капюшоном, – и решительно вышла из дома в холодную дождливую ночь.
Терьер с шарпеем сладко дрыхли в своих будках и даже не заметили, что хозяйка вышла из дома.
Поселок спал, одиноко качались на ветру уличные фонари. Сторожевые собаки, которых дружно завели почти все обитатели особняков, своими обязанностями манкировали.
Ни лая, ни шевеления в сонных дворах.
Ника шла против ветра, в лицо били острые капли дождя.
Она ускорила шаг.
Только бы не нарваться сейчас на какого-нибудь приблудного алкоголика или стайку обкурившихся подростков.
Потрепанный «фордик» Полонского уже ждал ее на повороте к коттеджному поселку.
Промерзшая, несмотря на теплую одежду, Ника устало плюхнулась на переднее сиденье.
– Ты пешком? – профессор удивленно кивнул на ее вымокшую одежду.
– Как видишь, – буркнула она.
– Я, понимаешь ли, напилась.
Решила проветриться.
Он промолчал.
Завел мотор, включил на полную мощность печку, протянул ей носовой платок. Она благодарно придвинула ноги поближе к струе теплого воздуха, вытерла мокрое лицо. Сказала в пространство:
– Что-то со мной случилось… Устала. Сдалась. Опустила руки.
Полонский вздохнул:
– Я хотел пожаловаться на то же самое…
– Влад, прошу тебя!
Двое слабых людей – это слишком! Расскажи лучше, что нового. Инеска тебя не утомила?
– Она терпеть не может, когда ее зовут Инеской…
Ника остро взглянула на профессора.
В его последней фразе ей послышались нехорошие нотки.
Нотки влюбленного человека.
Да нет, быть не может. Полонский для этого слишком опытен. Слишком стар и умудрен жизнью.
– Ну и как у тебя с ней дела?
– Хорошо, Ника, хорошо, – он с трудом сдержал раздражение. – Так хорошо, что я опять начинаю переживать.
«Какой ты переживательный!» – ехидно подумала она. И спокойно спросила:
– Что ты имеешь в виду?
Профессор ответил не сразу.
Не спеша закурил, задумчиво выпустил дым в окошко, навстречу ночному дождю. Вздохнул:
– В «бардачке» лежит бумага…
Достань ее. «Почему только одна – бумага?» – быстро подумала Ника.
Но ничего не сказала.
Поспешно открыла «бардачок», вынула тоненькую трубочку факсовой бумаги. Жадно впилась глазами в текст:
'В ту роковую ночь я находился на верхней палубе… Одним из первых увидел столкновение с чужим судном…
Ударом меня отбросило на палубу…
Увидел тень чужого корабля совсем близко от «Нахимова»…
Не дожидаясь команды моряков или спуска на воду плота, я прыгнул в море .. Я находился в воде по правому борту от тонущего теплохода…'
Ника никак не могла оторваться от роковых строчек.
Последние сомнения исчезли.
Убийца Соломатин сам признался в своем преступлении.
Вероятность ошибки полностью исключена.
Она наконец отшвырнула письмо и резко спросила Влада:
– Где документы, о которых ты говорил?
Полонский прикурил очередную сигарету. Сказал устало:
– Сбавь тон, пожалуйста…
Ты говоришь, как моя бывшая жена… Копии там же, в «бардачке». В глубине.
– У них дома есть ксерокс? – не поверила Ника.
– У них дома есть факс, – в тон ей ответил профессор.
Ника уже выудила из «бардачка» рулончик факсовой бумаги.
Профессор сказал горько:
– Владей. Только запомни: я ничего не видел, не знаю и не помню.
Ника жадно принялась разворачивать бумаги…
Профессор положил руку ей на плечо:
– Посмотришь дома, ладно? Я очень устал…
Ей не понравились холод и отчуждение, звучавшие в его голосе.
Он обижается, что она его не благодарит? Нет, тут что-то другое.
И Ника поняла: 'Полонский – трусит!
Он жутко боится, что ввязался в эту игру. Боится Соломатина, боится документов, что дала ему Инна…'
Ника спрятала рулончик под куртку. Взглянула на Полонского:
– Эй, Влад, давно хотела тебя спросить… Не из этой оперы, из другой…
Почему ты тогда так любил приходить ко мне в общежитие? Ведь в любую минуту нас там могли застукать.
Ты – преподаватель, отец двоих детей, секретарь парторганизации кафедры…
И приходил в общагу трахать свою студентку, соплюшку…
Интересное сочетание…
У тебя же всегда были безопасные явки – дача, квартиры друзей… Но ты выбирал – общагу. Чего молчишь, а?
Профессор не отвечал. Ника продолжила:
– Тебе просто нравился такой риск.
Риск на грани провала, на грани фола, на грани скандала.
Что сейчас-то изменилось?
Есть молодая девчонка, и есть опасность – что еще нужно для счастья?
Полонский взглянул на нее.
Ника не могла разглядеть выражения его лица в полумраке машины.
– Да, Верочка, ты повзрослела.
Впрочем, ты всегда была неглупа.
Даже тогда… Ведь тебе было столько же, сколько сейчас Инне?
– Даже меньше. Восемнадцать.
– Что ж, на прямой вопрос – прямой ответ. Да, мне нравится риск. Но только тогда, когда я сам решаю, рисковать мне или нет.
И ради чего рисковать.
А сейчас я выполняю задание. Пусть даже твое. Рискованное задание…
Ника сказала холодно:
– Влад, я ни на чем не настаиваю.
Ты свободный человек и ничего мне не должен. Забудь, исчезни, испарись. Я не обижусь.
– Нет. Теперь уже – поздно.
Его голос опять слегка дрогнул, и Ника еще раз подумала: 'А не влюбился ли он в эту Инночку?
