— Ты опять хочешь сделать все втайне от Валерия Петровича??!
В конце его реплики прозвучало столько восклицательных и вопросительных знаков, что, если их все разместить на бумаге, они бы заняли, пожалуй, несколько строчек.
— Но ведь если ему сказать, он же ни за что не согласится! — со всей убедительностью проговорила Таня. — И нас с тобой не пустит!
— И правильно сделает.
— Вот из-за этой его перестраховки и приходится все делать, — ей не хотелось повторять слово «втайне», и Таня сказала:
— Самостоятельно.
— Нет.
Павел покачал головой. Голый по пояс, он был красив, как греческий бог. Как Адонис какой- нибудь.
— Ну, Пашенька…
— Нет. Ни за что.
— Паша!..
— Я сказал, нет.
— Ну, тогда я поеду одна.
— Не смей.
— Я уже обо всем договорилась. С ним.
— Это не имеет значения.
— Неужели ты не понимаешь, что это он? Наверняка он?
— Абсолютно не факт, — отрубил Паша.
Но Таня взглянула ему в глаза и увидела: уверенности в его взгляде нет…
— И будь я Валере не падчерицей, а просто сотрудницей, какой-нибудь сержанткой, он бы без вопросов меня на эту встречу отправил, — распаляясь, сказала Таня. — Потому что шанс-то какой! Маньяк сам в наши руки идет! Мы его на живца возьмем! С поличным!
— Нет, — буркнул Паша. И снова его голос прозвучал как-то неуверенно.
«Он соглашается со мной! Готов согласиться!» — молча возликовала Татьяна. И продолжила атаку:
— А отчим надо мной трясется, как наседка над яйцом! И из-за этого мы такую возможность теряем…
— Валерия Петровича можно понять, — строго сказал Синичкин.
— Понять-то можно, но маньяка-то мы упустим!
И, значит, все было зря!
— Таня, если ты сейчас же не прекратишь, я пойду к Валерию Петровичу, — строго сказал Павел. — И расскажу ему, что ты замышляешь.
«Вот ведь упрямец!»
И тогда… Тогда Таня использовала последнее средство.
Она положила руки на его плечи — держа кисти на отлете, чтобы не испачкать Павла картофельным крахмалом на пальцах. Прижалась к нему всем телом, потерлась щекой о его щеку и прошептала прямо в ухо:
— Пашенька, миленький! Ну, я очень, очень прошу тебя. Я ведь никогда и ни о чем тебя не просила.
Ну, пожалуйста. Ну, ради меня. Защити меня, а? Ведь ты же такой сильный, Паша… И ты понимаешь, что мы с тобой правы. Нам нужно это сделать…
И она почувствовала, как Синичкин одновременно и отвердел, и размягчился, и поплыл под ее руками.
— Пашунечка! Я так тебя прошу — как никогда и никого ни о чем не просила. Ну, пообещай мне, пожалуйста.
Синичкин молчал.
— Ну скажи «да».
Павел, кажется, стиснул зубы — чтобы не вырвалось предательское согласие.
И тогда она запрокинула назад голову и посмотрела ему прямо в глаза таким взглядом, каким взирала только на очень любимых мужчин.
— Ну скажи, — хрипловато-призывно прошептала она.
— Да, — против воли сказал Павел.
Она слегка отстранилась от него.
— Да, да! — шепотом прокричал он. — Черт возьми, да!
Одиннадцатое июля, пятница.
Ночь
Его опять обвели вокруг пальца.
Видимо, он уже очень стар и ни на что не годен.
А скорее — проблема в том, что в этом мире нельзя доверять никому.
Даже близким.
А он — доверился.
И получил щелчок по носу. Очередной щелчок.
Нет, от Татьяны, этой авантюристки, можно, видимо, ждать чего угодно. Но Паша, Паша! Этот надежнейший человек, абсолютно ему преданный кремень Синичкин! Он, Павел, значит, пошел у нее на поводу!
Валерий Петрович в расшнурованных ботинках на босу ногу стоял у барака — под высоченным тополем — на том месте, где вечером находился «пежик».
Теперь машины и след простыл. И вместе с ней исчезли и Татьяна, и Павел.
…Накануне поздно вечером они чудесно посидели за импровизированным ужином, накрытым в барачной комнате на двух колченогих табуретах. Танюшка, лисичка, обволокла его своей заботой: «Валерочка, скушай еще сосиску. Валерочка, добавки картошечки хочешь?» И он расслабился. Впервые с воскресенья, с начала этой истории, расслабился.
Они были втроем, все вместе, и никому из них в данный момент ничего не угрожало. Экс-полковник даже выпил банку пива. И затем спокойно уснул.
А проснулся посреди ночи, и… На кровати в его комнате нет Пашки. А из соседней комнатухи исчезла Татьяна. И «пежика» как не бывало.
А ведь во сне ему, кажется, приснилась разгадка этой истории.
Ему бы сейчас полежать спокойно, додумать все до конца — и он бы понял. Все понял. Обо всем догадался.
Но нет, когда он увидел, что кровать рядом с ним пуста, мысли сбились, полетели совсем в другом направлении.
Он посмотрел на часы со светящимися стрелками.
Без четверти два.
Что же там было у него во сне?
Хвостик клубка, который, казалось, вот-вот размотается, ускользнул от него в тот момент, когда он проснулся. Проснулся и понял, что он в комнате один.
Один, один… Это была новая данность. И с этим надо было смириться. И думать о деле.
Господи, о чем же он догадался только что во сне — почти догадался?
