— Кто повесил? — быстро и вкрадчиво спросил Опер.
— Те, кому Кондаков принадлежит!
— А кому он принадлежит? — немедленно ухватился за слова Нычкина Опер. — То есть принадлежал?
— Кому-кому! Не знаю я, кому конкретно! В клубе у него про это спроси! Или у Старшого — старшего тренера нашего, я имею в виду. Может, они и скажут тебе.
— А ты кому принадлежишь, Нычкин? — ласково поинтересовался Опер.
— А это к вашему делу не касается, — хмуро сказал форвард.
— Ладно, — вздохнул Опер, потер лицо и спросил вдруг мягко, задушевно: — А раз ты не убивал и я, допустим, тебе поверил, как ты думаешь: кто на самом-то деле Кондакова убил? — Варвару в очередной раз поразило, как легко Опер переходит от обвинительного, наступательного тона к доверительному (и наоборот).
— Никто из наших убить Кондакова не мог, — убежденно заявил Нычкин. Минуту подумал и добавил: — Может, и вправду Снежанка? Ведь он в мой номер действительно мог к ней прийти и начать приставать. Ну а она, предположим, не стерпела? И схватила нож — случайно, допустим. И ударила?… Могло ведь такое быть, а?
— Не знаю, — с сомнением произнес Опер. — Тебе видней. Ну и ей, конечно.
— А вы ее сами спросите.
— Да уж, конечно, спросим. Не без этого. Ладно, хорошо, — Опер хлопнул обеими ладонями по журнальному столику, продемонстрировав, что разговор окончен, и встал: — Рад был познакомиться. Желаю успеха на футбольных полях.
Нычкин тоже поднялся.
— Если вам чего будет надо, — проговорил он, — билеты там на матч или сувенир, вы звоните, я достану.
— Спасибо, — равнодушно поблагодарил Малюта, — не премину. — И обратился к Варваре: — Варя, проводите, пожалуйста, товарища футболиста обратно к его коллегам в столовую. А сюда попросите госпожу Снежану.
Нычкин встал и пошел к двери. Варвара, словно конвоир, отправилась вслед за ним.
После допроса футболиста у нее осталось двоякое чувство.
Все это время она тщательно отсматривала его реакцию, обращая особое внимание (как в Школе учили) на движения глаз, мимику лица, жестикуляцию, тембр голоса… И она была почти уверена: Нычкин что-то скрывает. Что-то, непосредственно относящееся к убийству.
Но… Но при этом… Она вдруг призналась себе: Нычкин ей нравится. Очень нравится. Настолько, что, если он вдруг когда-нибудь пригласит ее поужинать, она, пожалуй, не откажется. Хотя у них в университете самым страшным оскорблением и была фраза: «Ты что, тупой? Ну, точно: футболист!»
Глава 5
А если это любовь?
Нычкин и Варвара шли по коридору в столовую, где содержались остальные подозреваемые в убийстве. Варя на всякий случай старалась держаться за спиной футболиста и не терять из виду его руки: мало ли что ему может взбрести в голову, мало ли чего он выкинет.
Нычкин вдруг полуобернулся к ней и спросил, усмехаясь:
— А ты тоже, типа, милиционер?
— Еще хуже, — улыбнулась Варвара. Она ничего не могла с собой поделать: ей нравился этот парень — стройный, пластичный, уверенный в себе, улыбчивый.
— Что может быть хуже? — хохотнул Нычкин.
— Я пока только учусь, — она не стала говорить, что работает в другой организации — даже более серьезной, чем милиция. И о том, что на ее счету уже есть два успешно раскрытых дела. Род занятий научил Варвару поменьше распространяться о себе. А жизнь научила другому: как можно реже хвастайся, особенно перед мужчинами. Сильному полу куда больше нравится, когда лидеры, причем безусловные, — они сами.
— А тебя как звать? — не отставал форвард.
— Варей, — улыбнулась она.
— А ты, наверно, тоже спортом занимаешься? — вдруг спросил он.
— А что, заметно? — вздохнула она. Варю всегда слегка смущала собственная атлетическая внешность — рядом с нею многие мужики выглядели настоящими шибздиками. Правда, к могучему красавцу Нычкину это отношения не имело.
— Конечно же, заметно! — проворковал тот, снижая тон до бархатного, интимного. — Такие красивые плечи! И руки! И попка!
Произнося это, нападающий нежно, но сильно обхватил Варвару за бедра.
— Но-но, — сказала Варя и резко стряхнула его руку. — Не балуй!
— А то что будет? — игриво спросил Нычкин и снова попытался обнять Варвару.
— Руку сломаю, — строго, но спокойно произнесла она, снова высвобождаясь из его объятий.
— Ой-ей-ей, какие мы стро-о-огие!… — протянул форвард, но грабли свои убрал. — Настоящий милиционер.
Он прямо взглянул ей в глаза и сказал, чуть не облизываясь:
— Может, заберешь меня на пятнадцать суток?
Предложение прозвучало весьма недвусмысленно.
— Может, и заберу, — усмехнулась Варвара, как бы не поняв скрытого подтекста нычкинского предложения.
— И по какой статье? — он опять твердо посмотрел ей в глаза наглыми своими глазюками.
— За превышение скорости, — нашлась она.
«Ой, овца я, овца, — промелькнуло у нее, — нашла с кем заигрывать: с футболистом! Но, с другой стороны, почему бы и нет, если все постепенно и „по канонам“? А Нычкин, кажется, мальчик сообразительный. Должен понять, что, в принципе, я не против, только лошадей гнать не надо».
Нычкин и правда оказался сообразительным.
— Намек понял. — Он надул свои чувственные губы, что-то прикинул в уме и сказал: — Ты любишь, чтобы все было не спеша. Ладно, согласен. Давай для начала поужинаем вместе.
Варя вздрогнула: настолько предложение центрового в общем-то совпадало с ее потаенными желаниями. Она испытала дикий приступ эйфории: она таки подцепила его, добилась, раскрутила! Но тут же охладила собственный пыл: «Он подозреваемый по делу об убийстве, а я, дура, его кадрить вздумала!» И вслух сказала достаточно неопределенно:
— Надо сперва дело закрыть. А там посмотрим.
— А если окажется, что я убил, — будешь ждать, пока из тюрьмы выйду? — игриво поинтересовался Нычкин.
Сначала Варя хотела отрезать: «Нет». Но потом передумала и вкрадчиво сказала:
— Конечно, буду. Но только если ты сам во всем признаешься. Сейчас. Мне.
Нычкин вздохнул:
— Да не убивал я его, сказал ведь уже…
— Тогда зря и не болтай.
Варя снова пошла по коридору. Теперь она шла не за спиной, а впереди Нычкина: уже не думала о том, что нельзя терять нападающего из вида. Она не сомневалась: футболист, не отставая, словно в игре при персональной опеке, следует за ней.
Вот уже совсем близко дверь столовой, где томились другие подозреваемые. И тут Нычкин притормозил Варю рукой. На секунду ей показалось, что сейчас он накроет ее руку своей лапищей, снова потянется к ней, и… И ей даже захотелось, чтобы он сделал это — немыслимое, противозаконное…
