— Откуда я знаю! Мне позвонили, я и согласилась.
— Кто позвонил?
— Да я уж не помню. Кто-то из девчонок.
— Довольны съемкой?
— А чего ж мне недовольной-то быть! — Снежана горделиво поправила прическу, вытянула вперед длинные ноги.
— А другу вашему, то есть Кондакову, ваши фотографии понравились?
— Да ничего, — хмыкнула моделька.
— А Нычкину?
Снежана вдруг поняла, что сделала ошибку, незаметно согласившись, что убитый Кондаков является ее другом, — лопухнулась, попала в ловушку! Она покраснела и хмуро сказала:
— Ему тоже понравилось, — и гневно тряхнула волосами, упрямо сжала рот.
— Ну, ладненько, — снова переменил тон майор, стал добреньким, благодушненьким. — Вернемся ко вчерашнему вечеру. Что вы с Нычкиным делали после ужина?
— То же, что и до ужина, — хмыкнула старлетка и без обиняков добавила: — Трахались.
— Вино пили? — мягко и словно невзначай спросил Опер.
— Вино? — сделала паузу Снежана, и по ее метнувшимся глазам Варя поняла: сейчас соврет. Опять соврет. — Нет, не пили.
— Да что ты врешь! — Варя не выдержала — гаркнула.
Опер с любопытством глянул на коллегу: словно на статую, какую-нибудь девушку с веслом, что вдруг взяла да заговорила.
— Что ты мелешь! — набросилась Варвара на девушку.
Тупоголовость Снежаны раздражала ее, равно как и ее проститучий вид, и жалкие попытки что-то скрывать, и эмоциональная холодность.
— В номере Нычкина нашли пустую бутылку из-под вина. Бордо, между прочим. Кто ее пил?! Нычкин в одиночку? Или ты пила, но не с ним, а с Кондаковым?
Глаза Снежаны наполнились слезами. Она потупилась, потом прошептала:
— Да, это мы. Мы пили. С Нычкиным.
— Чего ж ты тогда врешь?! — воскликнула Варя. — По мелочам врешь?!
— Я думала, футболистам пить нельзя, — прошептала та, — режим.
— Ты что, дура совсем?! — напустилась на нее Варя. Ее гнев был искренним — не то что постоянная игра Опера.
А он тут же постарался использовать вспышку Вари в своих интересах, то есть в интересах расследования.
— Варвара Игоревна! — строгим тоном одернул он Варю. — Выбирайте выражения!
И тут же ласково обратился к подозреваемой:
— Вы с Нычкиным вино из бокалов пили? Или из горла?
— Из стаканчиков. Он с собой наборчик возит, — прошептала Снежана.
— А чем Нычкин вино открывал?
— Н-не знаю. Н-не помню. Штопором, наверное.
— Хорошо. Вы этот штопор опознаете для меня, но позже, ладно?…
Девушка кивнула — она не сводила с Малютина глаз. Он, кажется, сменами своего настроения и ритма допроса заворожил ее, как Марадона в свои лучшие дни завораживал защиту противников.
— Итак, Снежана Федоровна, — эпическим тоном произнес Опер, — после ужина вы весь вечер провели в номере с Нычкиным. Пили вино, и все такое… А что было дальше? — задушевно продолжил он. — Как в том номере, в вашей постели, вдруг Кондаков оказался?
Моделька вздохнула и заученно проговорила:
— Я заснула, потом просыпаюсь, Василия рядом нет. Темно. И слышу: в нашем номере кто-то ходит. Я его окликнула: «Чубчик, Чубчик!» — это у нас с Нычкиным прозвище такое. Никто не отвечает. Я испугалась. А потом… Потом на постель ко мне кто-то садится. Ну, я думала, это Нычкин, взяла его и погладила. По ноге… И поняла, что это не он!
— А Кондаков, — добавил Опер.
— Да. Кондаков!
— Он пришел к вам по старой памяти в гости.
— Уж не знаю, по какой он там памяти ко мне пришел, — с выражением оскорбленной невинности проговорила Снежана, — да только я его к себе не приглашала!
— А вот скажите, Снежаночка, — чрезвычайно доверительно спросил Опер, — кто лучше в постели: Кондаков или Нычкин?
Варя не сомневалась, что сейчас Снежана пошлет Опера далеко и надолго — лично она бы на ее месте так и сделала. Однако ту вопрос не оскорбил, она вдруг всерьез задумалась.
— Да оба ничего… — произнесла она неуверенно.
— И вы сегодня это проверили, — утвердительно сказал Опер, — спали с ними обоими. С одним сначала, а потом с другим.
— Нет!! — вскричала Снежана.
— Снежаночка, — вроде бы шутливо погрозил ей пальцем Малютин, — у нас ведь здесь, прямо на базе, судмедэксперт есть. А что это значит? А то, что мы у вас прямо сейчас можем анализ взять. Возьмем и определим: один мужчина с вами сегодня был или двое. Так что лучше до греха — до анализа то есть — не доводите. Правду говорите: было у вас ночью чего с Кондаковым? Или не было?
Девушка с ужасом смотрела на Опера и молчала.
— Я же у вас подробностей не прошу, — мягко продолжал тот, — вы только головой кивните. «Да» или «нет».
Глаза девушки заполнились слезами, а потом она часто-часто, как китайский болванчик, закивала.
Варвара обрадовалась. Кажется, Опер медленно, но верно выходил на след.
— Ну, значит, было, — по-прежнему задушевно произнес Опер. — А что потом-то случилось?
— Понимаете, — сказала Снежана оправдывающимся тоном и метнула смущенный взгляд почему-то на Варвару, — Кондаков, он ведь такой был. Настырный. Прилипчивый. Король, короче.
Опер сочувственно, словно психотерапевт, посмотрел на модель и понимающе кивнул:
— Ему легче было дать, чем объяснить, почему нельзя.
— Ну да. Он пристал ко мне, как банный лист, — продолжала девушка. — Я, говорит, тебя люблю. И никогда не забуду. И все такое. Я ему сказала: «Ты же, типа, женат». А он: жена, говорит, не стена, можно и подвинуть. И она, говорит, далеко, в тропиках, наслаждается с загорелыми красавцами. И вообще, говорит, я сделал ошибку, что на ней женился. Ты, сказал, мне больше нравишься…
Снежана исповедовалась с совершенно бесстрастным видом. Слова «любить», «наслаждаться», «нравиться» звучали в ее устах столь же холодно и безразлично, как раньше «трахаться», «позировать» или «ужинать», «сидеть», и Варя в очередной раз подивилась замороженности, эмоциональной бесстрастности модельки.
— Так что пришлось мне с ним… — пожала плечами модель, и это прозвучало как резюме ее эпического рассказа о любви, — трахнуться.
— Что ж, бывает, — философски подвел итог Опер.
Тут Варвара каким-то шестым чувством — по блеснувшим глазкам своего старшего товарища, устремленным на полуобнаженные бедра Снежаны, — вдруг поняла: а ведь и он, пожалуй, хотел бы оказаться в койке этой неразборчивой стервы, причем прямо сейчас. Та его своим рассказом возбудила.
«Ну и мужики, ну и кобели же вы все!» — мимолетно подумалось Варе.
— Скажите, Снежаночка, — задушевно спросил Опер, — а что было дальше?
Он, кажется, постарался сублимировать свою половую тягу к модельке в чуть ли не нежное к ней отношение. А также в желание раскопать как можно больше подробностей из сексуальной ночи подружки сразу двоих.
