— Вы не заметили, в котором часу это было?
— Нет, на часы я не посмотрел. Но что-то около двух ночи, наверно.
Тут Варвара наконец решилась: подошла к креслу, на котором сидел оперативник, склонилась к его уху и тихо-тихо прошептала:
— Он, кажется, влюблен в Анжелу.
Опер ответствовал вслух:
— Я знаю. — И добавил, чтобы сбить с толку Галеева («А чего это они там шепчутся?»): — Кондакова тоже утверждает, что около двух на базу приехала.
Варя отошла, оперативник кивнул Галееву.
— Извините нас, — кротко произнес он, — продолжайте, пожалуйста.
— Я понял, что она к Кондакову приехала… — сказал Галеев, прерывисто вздохнул и произнес тоном ниже: — Ну, я тогда к двери подошел… А мой номер как раз рядом с кондаковским… Я дверь чуть-чуть приоткрыл и вижу: раз, Кондаков прошел по коридору в одних трусах — и шмыгнул напротив, в нычкинский номер… Ну, мне, честно говоря, стало интересно… Я не очень понимал, что происходит… И хотелось узнать, что дальше будет… Я и стал смотреть в щелочку…
— А вы, случаем, не слышали, что там внутри происходило, в нычкииском номере? — перебил Опер.
— Голоса только какие-то отдаленные слыхал. А слов не разобрать. Коридор-то широкий… Стены толстые…
Галеев остановился.
— А потом что было? — мягко-мягко поторопил его оперативник.
— Потом я Анжелу увидел. Она как раз к нычкинской двери подошла, остановилась. Стала прислушиваться к тому, что там творится…
— А вы в это время что делали? За ней наблюдали?
— Н-ну, наблюдал…
— И долго Анжела возле нычкинского номера стояла?
— Да минут пять. Или даже семь.
— И вы ее не окликнули? И никак собственное присутствие не обнаружили?
— Нет, нет…
— А потом?
— А потом она вдруг за голову схватилась, — Галеев продемонстрировал, каким жестом Кондакова схватилась за голову, — заплакала и убежала… Куда-то вдаль, по коридору…
Вратарь помолчал и добавил:
— Ну вот и все.
— Все?! — с некоторым даже перебором недоумения (на взгляд Варвары) воскликнул Опер. — Как это «все»? А что дальше-то было?
— Да ничего… — пробормотал Галеев, — я дверь закрыл, да и спать лег.
— И что же, — саркастически промолвил оперативник, — того, что происходило в дальнейшем вокруг нычкинского номера, вы не видели и не слышали?
— Нет. Нет. Ничего не видел и не слышал, — сказал голкипер. — Я ж говорю вам: спать лег.
— И не видели, как оттуда Снежана выходила (если выходила)? И как туда кто-то другой заходил — убийца? Не видели, кто это был?
В голосе оперативника сквозило недоверие.
— Нет, нет, ничего не видел, — покачал головой голкипер.
— Так-таки, — прищурился Опер, — вы после того, как Анжелу увидели и как она убежала, спокойно спать легли?
— Ну да.
— И заснули? — В голосе оперативника прозвучала нескрываемая ирония.
— Ну.
Варвара, пристально наблюдавшая за лицом Галеева и его реакциями, подумала: «А ведь тут ты, подлец, врешь!» Похоже, то же самое решил и Опер.
Но в этом месте ход допроса снова прервали. На сей раз — телефонным звонком, особо громко прозвучавшим в предутренней тишине. Звонил мобильник у Опера. Тот вытащил его из кармана и небрежно ответил:
— Слушаю. Малютин.
И тут же голос его разительным образом переменился — словно бы он, не сходя с места, вытянулся в струнку:
— Так точно, товарищ министр!…
Он послушал трубку, где разносился недовольный голос (слов было не разобрать), и ответил:
— Никак нет, товарищ министр…
Снова раздалось недовольное «бур-бур-бур» в трубке, а затем довольно жалобно прозвучал голос Опера:
— Мы делаем всё возможное… Никак нет, сил и средств у нас хватает…
Опять начальственные раскаты, и в заключение майор проговорил уже совсем упавшим голосом:
— Так точно. Я понял вас… Да, я очень хорошо понял вас, товарищ генерал…
Наконец оперативник нажал на «отбой» и сказал вслух, но вроде бы про себя:
— Дело пахнет керосином. Начальство наконец проснулось и узнало про это дело. К девяти утра оно сюда пожалует. Плюс — газетчики. Министр настаивает, чтобы к тому времени мы доложили ему о конкретных результатах расследования. Кто убийца и кто задержан. В противном случае…
Майор глубоко вздохнул.
— Что будет? — тихо спросила Варвара.
— Что будет? — горько усмехнулся Опер. — Лично я, похоже, поеду участковым в Ухту.
Следователь криво улыбнулся.
— А ты, Костик, — неожиданно обрушился на него майор, — чего скалишься? Ты тоже небось в свои Чебоксары улетишь на крыльях ночи.
Варя непроизвольно взглянула на часы. Было шесть пятьдесят три. Без семи семь. До «дэд-лайна», назначенного министром, оставалось два часа. Точнее, два часа и семь минут.
— Что ж, давайте ускоряться, — скривился в ухмылке Опер, — чтоб всем нам в Ухту с Чебоксарами не загреметь.
Варвару охватила радость: ее-то, практикантку из другого ведомства, никто никуда не ушлет. Этой радости она тут же застыдилась: очень уж было бы несправедливо, если бы из-за этого несчастного футбольного дела пострадали ребята — следователь, а в особенности Опер.
«Ну так надо и мне теперь как следует поработать, — решила Варя. — Как ни тяжело это сейчас, под утро, нужно показать все, на что я способна. Пусть из последних сил, через не могу, словно на последних метрах финальной гонки. Я должна помочь ребятам. И еще доказать, что я тоже кое-что умею. Ведь разгадка где-то близко, я чувствую. Еще один рывок, одно прозрение — и все нам всем станет ясно».
— Если позволите, я с вами продолжу, — Опер кивнул на Галеева. — А ты, Варя, давай иди, вытаскивай из столовой нашего бегуна на «Порше», Карпова. Устраивай ему допрос с пристрастием третьей степени. Хоть иголки под ногти загоняй — да только выясни у него, зачем он сегодня от нас бегал. По какой такой причине? Тебе все ясно?
Он испытующе посмотрел Варе в глаза. Многое смогла прочитать она в этом взгляде: и доверие, и просьбу, и (к сожалению) неуверенность в том, что она справится.
— Так точно, ясно, — по-военному выдохнула Варвара и совсем не по-уставному добавила: — Я сделаю все, что смогу, товарищ майор.
— Ну так давай, вперед…
— А мне что прикажете? — слегка обиженно спросил молодой следователь.
— А ты, — сухо обратился Опер к нему, — сделаешь наконец то, что с самого начала должен был сделать. Собери у всех подозреваемых мобильники. И быстро проверь, куда каждый из них звонил вчера
