— Есть и свидетельства, — ответил он. — Но вы же не станете говорить о них в кафе, если имеете дело с мафией. Наступила устрашающая пауза.
— А с чего бы мафию стало интересовать такое обременительное дело, как химические отходы? — спросил я.
— Деньги, — ответил он.
— А как же насчет наркотиков, проституции?
— Там старая мафия, — сказал он. — Кроме того, не так-то уж и много денег от сбыта наркотиков, не то что раньше. Большая их часть утекает к пакистанцам, иранцам и колумбийцам. Поэтому те ребята, которые понастроили героиновых фабрик в Южной Европе, подыскивают новые способы быстро делать деньжата. Дельцы наркобизнеса сообразили, что могущественные компании отчаянно хотят избавиться от того дерьма, которое остается после того, как они сделали свою нефть, или свои трансформаторы, или что они еще там делают. И разумеется, большинство из этих компаний отличаются скупердяйством, ведь есть же новые методы, при которых не бывает грязи, но эти новые методы требуют больших капиталовложений, и компании предпочитают придерживаться старых. Зато в дальнейшем они сталкиваются с перспективой слишком дорогой оплаты услуг по избавлению от грязи. И тут являются посредники, готовые сделать это задешево. И компаниям не надо слишком сильно заботиться о том, что случится с их дерьмом или с теми, кто живет там, где кто-то его сбрасывает. Все как в делах с наркотиками. У Энцо Смита крепкие связи с людьми в Италии и в Нью-Йорке. Это могущественная группа людей.
Он спокойно смотрел на меня. Я отвечал ему таким же взглядом. Но я не видел его. Я видел Эвана и Джимми. Я видел выражение лица Тома Финна, слышал, как Мансини с грохотом бежит за мной вниз по лестнице и как нож вонзается в дверь.
— Почему все-таки Шотландия? — спросил я.
Я хотел понять: как мог какой-то итальянский барон наркобизнеса отыскать клочок серой воды к северу от Арднамеркена и решить, что это подходящая свалка для его отбросов? Кто-то должен был показать ему дорогу туда. Кто-то, хорошо знающий эти края.
— Выбирают, учитывая некоторые условия, — сказал Вебер. — Прежде всего это отдаленное место. Можно опрокидывать отходы прямо в море. Можно использовать какую-нибудь каменоломню...
— И какого рода каменоломня требуется для этого? — спросил я.
Он поднял бровь. Должно быть, его озадачило что-то в моем голосе.
— Не имеет значения, — сказал он. — Идеально иметь какую-нибудь глубокую нору, водонепроницаемую скалу. Быть может, гранит. И хороните туда это дерьмо.
Глубокая нора! Я думал об одной норе. О воронке, какие себе роют муравьиные львы. О пленке грязи, плывущей вниз по течению от устья ручья.
— Мне надо позвонить по телефону, — сказал я. — Извините.
Он пожал плечами.
— Заказать вам чаю?
— Пива, — попросил я.
Пробираясь меж столиками, я оглянулся. Вебер подзывал официанта. Телефон находился в стеклянной будке у стойки бара. Я смог дозвониться до Кинлочбиэга. Ответила Фиона. Я сказал:
— Они сбрасывают это в каменоломню.
— Что ты имеешь в виду? — Голос ее звучал устало.
— Они сваливают свои отбросы в Славную нору.
— И что я должна сделать? — Ее голос больше не был усталым.
— Полиция, — сказал я. — Журналисты. Служащие организаций по охране окружающей среды. Кому только можно, черт подери. Расскажи им все! Приведи их туда.
Мы попрощались. Это был неподходящий момент для того, чтобы говорить о любви. Пока я расплачивался за телефонный звонок, что-то случилось на террасе. Слышался звук разбившегося стекла, кричала какая-то женщина. Обыденное ресторанное происшествие.
А вечер был на исходе. Терраса ресторана выглядела блестящим бассейном, ее столики выстроились в белые ватерлинии. Горячий ветер трепал скатерти ни столиках, принося ровный сырой запах озера.
Я остановился в дверях. Кучка людей собралась вокруг столика, за которым я оставил Вебера. Толпа закружилась и рассыпалась. Мой рот внезапно стал сухим, как промокательная бумага.
Вебер лежал поперек стола. Руки его ухватились за край, щека вжалась в белую скатерть. Широко открытыми глазами он смотрел прямо на меня. Но уже никого и ничего не видел. Его лицо и губы сделались ужасающе синими, глаза — остекленели.
Тот официант стоял возле столика, размахивал руками и что-то быстро говорил. Словом, вел себя энергично. И поражал контраст между бледным лицом и бегающими черными глазками. Они уставились на меня. Официант ткнул рукой в мою сторону.
Я повернулся и нему спиной. Мои колени стали как желе, сердце бешено колотилось. Вебер мертв. Чей-то женский голос выкрикнул:
— Яд!
Я медленно уходил с террасы обратно в ресторан.
Конечно, ко мне будут вопросы. Уйма вопросов. Медленные швейцарские вопросы:
Итак, вы самым последним видели мистера Вебера. Вы отошли от столика к... ах, к телефону, вы говорите... расслабьтесь, мистер Фрэзер. Нам нужно время, чтобы во всем разобраться...
Но у меня нет лишнего времени. Потому что Фиона знала то, что знал я. Если они хотят, чтобы замолчал я, они постараются заткнуть рот и ей. Она находилась в уединенном домике, среди больных и малых, в пустынной Шотландии. А они заставили замолчать Вебера в кафе, где полно людей.
Я прошел через ресторан прямиком на кухню. Повара в белых униформах даже не повернули ко мне головы в своих поварских шапочках. Наружная дверь находилась возле мусорных ящиков. Я выскользнул через нее в душный сумрак.
Завывали сирены. Я пробирался среди высоких мусорных жестянок. «Обратно в гостиницу, — думал я. — У них нет никакой возможности меня опознать...»
Какой-то мужчина крутился за углом ресторана. Маленький, усатый, в белой курточке официанта, черные волосы гладко зализаны назад. Сегодня днем он сидел и приемной у Энцо Смита и читал газету. Сейчас он держал в правой руке что-то, отражавшее свет ртутной лампочки над дверью кухни и неприятно посверкивающее. Нож! Кухонный нож. И он держал его совсем не как официант.
По коже у меня поползли мурашки. Курту Мансини тоже не нужна моя встреча с полицией. Я обнаружил, что дышу судорожными глотками, легким не хватает воздуха.
Я попетлял среди мусорных ящиков и направился в противоположную сторону. Позади ресторана начиналась какая-то аллейка. Ноги понесли меня по этой аллейке в тени деревьев, мимо террасы какого-то ресторана, по соседству с «Пальмирой». Там за столиками множество людей наслаждались своим вечерним досугом. Ничто не могло случиться под взором этих сотен пар флегматичных, законопослушных швейцарских глаз.
Усатый мужчина спрятал нож, стянул белую официантскую курточку и отбросил прочь. Теперь он брел прогулочным шагом, руки в карманах, ярдах в пятнадцати позади меня. Просто гуляка без пиджака, в одной рубашке, бредущий куда-то по своим делам в этот теплый вечер. Я обернулся, и наши взгляды встретились, на его маленькой лисьей мордочке не появилось никакого выражения. Я остановился. И он остановился. Я ускорил шаг. И он ускорил шаг. До боли в печенке я знал, что он будет следовать за мной всю ночь и что рано или поздно нагонит меня.
Перед «Пальмирой» мелькали голубые огоньки. Еще больше огней сияло чуть поодаль. Многоцветные гирлянды окружали светящиеся буквы: «Прогулки по озеру». Громкоговоритель почтительно извещал: «Внимание, дамы и господа, это последнее приглашение». Освещенная дорожка вела к огням на воде. Там стоял большой, устаревшего типа прогулочный пароходик, вроде того, который помог нам с Джорджем выиграть гонку. На передней и боковых палубах матросы уже отпускали причальные тросы.
Я припустился бегом. Лица поворачивались ко мне, бледные, словно луны, в этих сумерках. Горячий ветер бил мне в лицо, мои каблуки звонко стучали по дощатому настилу трапа. Какой-то мужчина в униформе возник впереди, он раскинул руки и кричал, что посадка закончена. Я всем своим весом угодил
