– Нет, – отказался он. – Он мертв и погребен, а вы хороните себя заживо, делаете из себя мученицу, ведете себя как вдова в трауре. В двадцать лет! Что, черт возьми, с вами происходит? Вы что, не знаете, что люди умирают ежедневно? Вы этого не знаете?
– Замолчите, – крикнула она.
– Вы не видите, что губите сами себя? Из-за детской любви… из-за…
– Замолчите, – крикнула она снова. На этот раз была на грани истерики, и некоторые из соседей по залу оглянулись на них.
– О нет! – дрожащим от напряжения голосом сказал Клинг. – Похороните себя! Похороните свою красоту и замкнитесь в себе! По мне хоть всю жизнь носите траур. Но, думаю, это только предлог, вы обманываете саму себя. – Он умолк, потом сердито закончил: – Пошли из этого аквариума!
Уже начал вставать, одновременно поманив официанта. Клер неподвижно сидела напротив него. А потом вдруг ни с того ни с сего расплакалась. Слезы вначале понемногу пробивались из-под опущенных век и медленно стекали вниз по щекам. Потом она вся поникла, плечи её задрожали, она судорожно сжала руки, тихо всхлипывая, и слезы уже хлынули рекой. Никогда до того не видел он такого откровенного проявления горя. Отвернулся, не хотел смотреть на нее.
– Что угодно, сэр? – спросил официант, бесшумно подойдя к столу.
– Еще раз то же самое, – ответил Берт.
Официант уже уходил, когда Берт схватил его за рукав.
– Нет, подождите! Вместо одного виски с содовой принесите двойной чистый виски.
– Да, сэр, – ответил официант, удаляясь.
– Я больше не хочу, – захныкала Клер.
– Ничего, выпьете.
Она снова расплакалась. Теперь Клинг смотрел на нее. Немного повсхлипывала, и потом слезы перестали течь так же неожиданно, как и начали. Лицо её осталось чистым, как улица после внезапной летней грозы.
– Простите, – сказала она.
– Вы не должны извиняться.
– Мне уже давно надо было поплакать.
– Ага.
Официант принес напитки. Клинг поднял бокал:
– За новое начало.
Клер взглянула на него. Только после долгой паузы потянулась к стоявшему перед ней двойному виски. Но все-таки взяла бокал, подняла его и коснулась им края бокала Клинга.
– За новое начало, – сказала она и быстро выпила виски. – У, крепко!
– Вам полегчает.
– Да, простите меня, Берт. Я не должна была обременять вас своими проблемами.
– Скажите мне прямо: думаете, кто-нибудь ещё понял бы их так быстро?
– Нет, – признала она и устало улыбнулась.
– Видите, уже лучше.
Она смотрела на него, словно видела впервые. Слезы ещё сверкали в её глазах.
– Может быть… может быть, понадобится много времени, Берт – ответила она. Голос её доносился словно издалека.
– У меня уйма времени, – сказал он. И потом, словно испугавшись, что она его высмеет, быстро добавил: – Я только и делаю, что убиваю время, Клер, и вполне могу подождать.
Казалось, она снова расплачется. Протянув руку над столом, он накрыл её запястье.
– Ты… Ты прелесть, Берт, – и голос её задрожал, едва не срываясь в плач. – Ты добрый, милый, нежный и очень красивый, знаешь? Думаю… думаю, ты очень красив.
– Видала бы ты меня, когда я причешусь, – рассмеялся он.
– Я не шучу, – сказала она. – Ты все ещё думаешь, что я шучу, но ты ошибаешься, я… я серьезно.
– Знаю.
– Да…
Он заерзал на стуле и поморщился.
– Что случилось? – удивленно и озабоченно спросила она.
– Ничего, это все проклятый пистолет, – и он снова заерзал.
– Пистолет?
– Да, он у меня в заднем кармане. Понимаешь, я должен носить его все время. И не на службе тоже.
– Серьезно? Пистолет? У тебя с собой пистолет?
– Разумеется.
Она склонилась поближе к нему. Теперь глаза её просветлели, словно никогда не знали ни печали, ни слез. Они горели от любопытства.
– Можно посмотреть?
– Разумеется.
Расстегнув пиджак, достал из заднего кармана пистолет в кожаной кобуре. Положил её на стол.
– Только не трогай, а то ещё выстрелит.
– Выглядит он грозно.
– Так оно и есть. Я самый опасный стрелок 87 участка.
– Серьезно?
– Меня зовут Клинг Кинг.
Она расхохоталась.
– Я уложу любого слона на расстоянии одного метра, – продолжал Клинг.
Она расхохоталась ещё сильнее. Он смотрел, как она смеется. Казалось, она не замечает происшедшую с ней перемену.
– Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется?
– Чего?
– Взять пистолет и расстрелять к чертовой матери ту проклятую рекламу “МОЖНО ЖАРИТЬ”…
– Берт, – сказала она, положив свою другую руку поверх его, так что их руки образовали на столе пирамиду. Лицо её стало серьезным. – Спасибо, Берт. Я тебе очень благодарна.
Он не знал, что сказать. Чувствовал себя растерянным, глупым, счастливым и очень сильным. Казалось, он вырос метров на десять.
– Что… что ты делаешь завтра? – спросил он.
– Ничего. А ты?
– Зайду к Молли Белл и объясню ей, почему больше ничего не смогу сделать. Потом заеду к тебе и поедем на пикник. Если повезет с погодой.
– Повезет, Берт.
– И я верю, что повезет.
Она вдруг подалась вперед и поцеловала его, это был легкий, внезапный поцелуй, которым она едва коснулась его губ. И тут же отстранилась. Выглядела очень неуверенно, испугалась, как девушка на своей первой вечеринке.
– Тебе… тебе придется быть терпеливым, – прошептала она.
– Буду – пообещал он.
И тут появился официант. Он многозначительно улыбался и деликатно покашлял. Клинг удивленно взглянул на него.
– Я подумал, сэр, – сказал официант, – что мог бы подать вам на стол свечи. Дама при свете свечей будет ещё прелестнее.
– Дама хороша и без свечей, – сказал Клинг.
Официант выглядел разочарованным.
– Но…
