Они походили по залу, и выяснилось, что по меньшей мере полдюжины человек видели здесь Кларка вчера между семью и двенадцатью. Зашли в кафетерий, и хозяин сказал им, что Кларк со своим боксером появились здесь вскоре после двенадцати и просидели до часа, может, до половины второго. Согласно отчету коронера, Джимми Харриса убили где-то между половиной седьмого и половиной восьмого вечера. Он с такой точностью смог определить время, потому что тело было обнаружено почти сразу после убийства и не успело еще окоченеть. Во втором случае амплитуда была шире. По мнению коронера, женщина была убита примерно между десятью вечера и часом ночи. Чтобы убить Джимми на Хэннон-сквер в половине седьмого, а затем к семи добраться до Даймондбека, Чарли Кларку надо было лететь со скоростью пули. Нет, тут концы явно не сходились. Точно так же не мог он оказаться во временном промежутке, указанном коронером, на квартире у Харрисов.
Только это ничего не значило.
В этом городе возьмутся убить за пятьдесят долларов. А если тебе светит двадцать пять тысяч, за десятую часть этой суммы можно нанять целый взвод убийц. Они еще не знали, удалось ли ребятам из лаборатории найти какие-нибудь четкие следы в квартире. А пока решили, что утром надо посмотреть, есть ли в полиции что-нибудь на Чарльза К. Кларка. Из Даймондбека они уехали почти в восемь. Карелла подбросил Мейера до ближайшего метро и отправился к себе на Риверхед.
Глава 5
Дверь была заперта.
Такой вечерок, как сегодня, теперь еще эта чертова дверь, стой вот на холоде да по карманам шарь в поисках ключей. Он нажал на кнопку звонка и впрямь принялся шарить по карманам, недовольно бормоча что-то. Пальцы застыли и плохо слушались, так что он никак не мог пробиться сквозь мелочь к ключам, застрявшим где-то в правом кармане. Ну, наконец-то, – он вытащил внушительную связку. Но, кроме ключей, на ней было такое количество отмычек, которого вполне хватило, чтобы осудить человека за попытку ограбления.
Дом представлял собою старую постройку внушительных размеров без ясного архитектурного плана. Купил его Карелла вскоре после рождения близнецов. Раньше, в добрые старые времена, в нем, наверное, жила большая семья и целый штат обслуги. Ну а теперь наступили дурные новые времена. И осталась одна Фанни, которая, наконец, открыла дверь.
– Так, так, сам явился, – заметила она.
Фанни была их домработницей. Крупная женщина лет шестидесяти, облаченная в белую блузу и светло-зеленые просторные брюки, обтягивавшие все сто пятьдесят фунтов ее пышной плоти. Ярко-рыжие волосы прямо-таки полыхали у нее на голове, а говорила она с мягким ирландским акцентом, который чем- то неуловимо напоминал выдержанное виски.
– По правде говоря, я уж и не ждала, что вы вернетесь.
– Фанни, я замерз и мне хочется есть.
– Только не надо угрожать мне, невежа вы этакий. Теодора в гостиной. Вот уж она вам задаст.
– Если ты позволишь мне войти...
– Да, да, я позволю вам войти, ну конечно, позволю, – и она немного отстранилась, пропуская его.
Фанни появилась в семье давно. В ту пору волосы у нее были не такие яркие, она носила пенсне и весила на десять фунтов меньше. Ее нанял на месяц отец Тедди, который решил, что дочери надо оправиться после рождения близнецов. Оплаченный месяц пролетел быстро, и Карелла с огорчением был вынужден сообщить Фанни, что скудная зарплата не позволяет ему держать постоянную домработницу. Но Фанни оказалась женщиной настойчивой. Своей семьи у нее никогда не было, а новых хозяев она прямо- таки обожала. Вот и сказала Карелле, пусть платит, сколько сможет наскрести, а все остальное можно возместить ночной работой: в конце концов она опытная сиделка, а здоровья хватает. Карелла решительно отказался. Тогда Фанни уперла руки в боки и заявила:
– Вы что же, собираетесь вышвырнуть меня на улицу, так, что ли?
В общем, они долго препирались, и в конце концов Фанни победила. И вот она до сих пор с ними.
– Теодора в гостиной, – повторила она. – Принести вам что-нибудь выпить или вы до сих пор при исполнении?
– Я бы выпил скотч с содовой. Побольше виски, поменьше воды. – Карелла стянул пальто и повесил его на вешалку в передней.
– В такую погоду надо бы надевать шляпу, – наставительно сказала Фанни.
– Я не люблю шляп, – ответил Карелла.
– Джентльмены носят шляпы, – заявила Фанни и проследовала на кухню, где была мойка и бар, переделанный, собственно, из того, что некогда служило кухонным шкафом. В комнате для гостей двенадцатилетние близнецы смотрели телевизор.
Карелла остановился на пороге:
– Привет.
– Привет, папа, – откликнулась Эйприл.
– Привет, – сказал Марк.
– Обойдемся без поцелуев?
– Погоди, дай ей выиграть деньги, – сказала Эйприл.
– Куда ей?
– Тихо, пап, тут на кону пять тысяч долларов, – остановил его Марк.
– Ладно, поговорим попозже, – Карелла двинулся в сторону гостиной, но по дороге остановился: – Вы уже ужинали?
– Да, папа, не мешай, – нетерпеливо ответила Эйприл.
Карелла отправился в гостиную. Тедди сидела у камина. Она не слышала звонка в дверь, не слышала, как муж разговаривает с Фанни и близнецами, не слышала его приближающихся шагов; Тедди Карелла была глухонемой. Она сидела у камина, глядя на огонь, и красные, оранжевые, желтые языки пламени отражались на ее лице, рассыпаясь яркими блестками. Карелла замялся на пороге, вглядываясь в темно-карие блестящие глаза, устремленные сейчас на огонь, в безупречной формы скулы. Как всегда, сердце у него подпрыгнуло. Он стоял, безмолвно наблюдая за женой, и испытывал точно те же чувства, что и при первой встрече. Так будет всегда. За это он мог поручиться. Карелла жил в мире, который не всегда мог понять, но существовала одна несомненная вещь: его любовь к Тедди. Он двинулся к ней. Она почувствовала его приближение, повернулась, и в мгновение ока выражение ее переменилось – задумчивость уступила место откровенной радости. Лицо ее ничего не скрывало, оно выражало то, что не мог выразить язык. Тедди поднялась с низкого стула и обняла мужа. Он крепко прижал ее к себе, провел рукой по волосам, мягко поцеловал в губы.
Ее пальцы затрепетали – это были вопросы, и он отвечал на них тоже с помощью рук, она научила его этому языку знаков; иногда, впрочем, он говорил обычным языком, и тогда Тедди внимательно вглядывалась в движение его губ. В гостиную с бокалом виски на подносе вошла Фанни, но ее появление не оборвало оживленной беседы. Он рассказывал ей о второй жертве убийства, и глаза Тедди затуманились, а у него и пальцы, и лицо, и голос – все выражало крайнее возмущение. Он рассказывал ей о Софи Харрис и Чарльзе К. Кларке, чье второе имя все еще оставалось неизвестным, о Мэлони из отделения служебного собаководства, а она спросила, что же будет с собакой, и он ответил: «Не знаю». Они поужинали вдвоем в столовой, где стены были обшиты деревянными панелями, а потом пришли дети пожелать покойной ночи.
Эйприл сообщила, что та женщина все-таки выиграла, а Марк заметил, что на этот вопрос смог бы ответить всякий дурак.
– Вот я бы не смогла, – неосторожно сказала Эйприл, и все расхохотались.
Было почти половина десятого, позади остался тяжелый день, Карелла с Тедди, держась за руки,
