можно предотвратить, если все это правда? Харриет, Харриет, куда же ты смотрела?
В зрительном зале, предположил он. Вот, наверное, где они. Если кто-то остался, то они должны быть в зрительном зале. В школе было тихо, классы закрыты на ночь, его шаги по мраморной парадной лестнице гулко разносились по зданию. Зрительный зал он нашел по наитию и улыбнулся про себя, в конце концов, он не такой уж плохой детектив. Боже, какое это все имеет отношение к полицейскому участку?
Он открыл дверь. В дальнем конце зала, у пианино, стояла женщина. Бернс расправил плечи и зашагал по длинному проходу в центре зала. Кроме женщины, в этом большом помещении с высокими потолками не было ни души. Она вопросительно смотрела на приближающегося Бернса. Статная сорокалетняя женщина, волосы уложены узлом на затылке, на приятном милом лице выделялись большие карие глаза.
– Слушаю вас, – сказала она немного неестественным голосом, заметно волнуясь. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Думаю, что сможете, – произнес Бернс, изобразив на лице радушную улыбку. – Это здесь старшеклассники репетируют пьесу?
– Здесь, – ответила женщина. – Меня зовут мисс Керри. Я ставлю спектакль.
– Здравствуйте, мисс Керри, – сказал Бернс. – Рад познакомиться с вами.
Он неожиданно почувствовал себя неловко. Его миссия была тайной и не предполагала обмен любезностями со школьной учительницей.
– Молодые люди уже ушли? – спросил он.
– Да, – ответила мисс Керри с улыбкой.
– Я думал, раз уж я оказался поблизости, то почему бы не заехать и не подвезти сына домой? Он играет в вашей пьесе. – Бернс вымучил еще одну улыбку. – Только о ней и говорит дома.
– Ах, вот как? – сказала довольная мисс Керри.
– Да. Но я что-то не видел его на улице, когда они все выходили. Я подумал, может, вы... – он бросил взгляд на затемненную пустую сцену, – ...оставили его поработать... – он подыскивал слова, – ...над какой-то сценкой или еще чего.
– Вы, наверное, разминулись с ним, – сказала мисс Керри. – И актеры, и постановочная группа, все ушли несколько минут тому назад.
– Все? – спросил Бернс. – И Ларри тоже?
– Ларри? – Мисс Керри на мгновение нахмурилась. – Ах да, Ларри. Конечно. Он ушел вместе с остальными.
Бернс почувствовал невероятное облегчение. Во всяком случае, отсутствие сына по вечерам связано с пьесой. По крайней мере, в этом он не лгал. Лицо Бернса расплылось в счастливой улыбке.
– Что ж, – сказал он. – Простите за беспокойство.
– Не за что. Это вы меня простите, что я не сразу вспомнила имя Ларри. Он единственный с таким именем среди моих артистов и играет, должна вам сказать, очень хорошо.
– Рад слышать.
– Да, мистер Шварц, вы можете гордиться своим сыном.
– Конечно. Мне приятно сознавать... – Бернс замолчал. Он долго и пристально смотрел на мисс Керри. – Моего сына зовут Ларри Бернс.
Мисс Керри нахмурилась.
– Ларри Бернс? Простите. Дело в том... Ваш сын не занят в спектакле. Он вам сказал, что участвует в нем? Но он даже не приходил к нам.
– Вот как, – сухо сказал Бернс.
– Надеюсь... Видимо, у мальчика были свои причины, чтобы вы думали, будто он... видите ли... к таким вещам надо относиться осторожно, мистер Бернс. У мальчика наверняка были свои причины.
– Да, – ответил Бернс печально. – Боюсь, что были.
Он поблагодарил мисс Керри и ушел, оставив её одну в большом пустом зале.
Глава 8
Бернс сидел в гостиной и слушал монотонное тиканье старых напольных часов. Часы всегда успокаивали его, он еще в детстве хотел иметь такие. Он не мог объяснить, почему ему хотелось иметь собственные напольные часы, но однажды они с Харриет поехали за город и остановились у старого сарая, выкрашенного заново в бело-красный цвет, на котором висела вывеска «Предметы старины».
Владелец лавки был тощим блондином с женской походкой, одет он был как помещик – в жилетку и пиджак с кожаными заплатками на рукавах. Он порхал среди редких образцов фарфора и хрусталя, весь трепеща, когда Харриет брала в руки какую-нибудь посудину. Наконец они подошли к старым часам. Их было несколько, одни стоили 573 доллара, это были английские часы, на них были выгравированы имя мастера и дата изготовления. Они внушительно выглядели и прекрасно работали. Другие часы были сделаны в Америке, даты изготовления и имени мастера не имели, кроме того, они нуждались в ремонте – но у них было одно огромное достоинство: они стоили всего двести долларов.
Когда владелец лавки заметил интерес Бернса к более дешевым часам, он тут же обозвал их aficionados[9], язвительно заметив: «Если вам, конечно, нужны простенькие вещи», – и заключил сделку с плохо скрываемым недовольством. Бернс отвез свою покупку домой. Местный ювелир за четырнадцать долларов привел их в порядок. И с тех пор забот с ними у Бернса не было. Они стояли в прихожей и отстукивали минуты глухим монотонным голосом, их тонкие стрелки расположились сейчас на лунном диске циферблата в широкой ухмылке, соответствующей двум часам ночи без десяти.
Теперь в размеренном и четком их дыхании никакого успокоения Бернс не чувствовал. Самое любопытное, что и время почему-то уже не было связано с часами. В их тиканье Бернсу чудилось безнадежное нетерпение: движение стрелок и работа механизма грозили отключением от жизни, взрывом, который оставит Бернса наедине с ожиданием собственного сына. Дом скрипнул.
Раньше он никогда не замечал, как скрипит дом. А теперь вокруг него теснились различные звуки, дом кряхтел, как старый ревматик. Из спальни наверху доносилось глубокое дыхание спящей Харриет, оно мешалось с мертвящим тиканьем часов и хриплыми стонами дома.
И тут Бернс услышал тихий звук, который прозвучал раскатом грома, потому что Бернс ждал его всю ночь, – это был звук ключа в замочной скважине входной двери. В этот момент исчезли все другие звуки. Он сидел, напрягшись в своем кресле, и слушал, как повернулся в замочной скважине ключ, как открылась с небольшим скрипом дверь, впустив в дом зловещий шепот ветра, затем закрылась, плотно войдя в раму, как заскрипели доски в прихожей.
– Ларри? – позвал он.
Его голос проник во все уголки дома. На мгновение наступила полная тишина, и тут Бернс снова услышал тиканье старых часов, покорно стоящих возле стены и наблюдающих идущую мимо жизнь, – так праздный человек стоит на углу, прислонившись к витрине аптеки.
– Папа? – Голос был удивленный, молодой и немного запыхавшийся, голос человека, вошедшего в теплую комнату с холода.
– Я здесь, Ларри, – откликнулся Бернс, и снова наступила тишина, на сей раз рассчитанная и нарушаемая только тиканьем часов.
– Иду, – сказал Ларри, и Бернс услышал, как он прошел по всему дому и остановился перед гостиной. – Ты не против, если я свет включу? – спросил Ларри.
– Включай.
Ларри вошел в комнату, привычно двигаясь в темноте, и включил настольную лампу.
Он был высокий парнишка, намного выше своего отца, рыжеволосый, с длинным и тонким лицом, с отцовским носом и материнскими ясными серыми глазами. Подбородок был слабоват, отметил про себя Бернс, и другим он уже не будет, поздно. На Ларри была спортивная рубашка, брюки и спортивная куртка.
