Мокси присела рядом с диваном на колени, обняла Флетча.
— Ах ты мой бедненький. Тебе удалось пукнуть, когда они полезли тебе в задницу?
— Конечно, и наличные, больше тысячи долларов, говорили отнюдь не в мою пользу.
— В конце концов они извинились перед Лучшим гражданином?
— Они пообещали поймать меня в следующий раз. А теперь позволь спросить, где тысяча долларов?
— Какая тысяча долларов?
— Тысяча долларов, которую ты взяла из бумажника.
— А, та тысяча долларов.
— Та самая.
— Я купила свитер.
— За тысячу долларов?
— Юбку. Пластинки. И немного болонской колбасы. Хочешь сэндвич с колбасой?
— Мы могли бы обойтись более простой пищей.
— И машину.
— Машину!
— Маленькую машину. Меньше твоей.
— Что же это за машина?
— Желтая.
— Желтая машина. Понятно.
— Она так забавно бибикает.
— Маленькая желтая машина с бибикалкой. Я все правильно понял?
— Кажется, у нее есть двигатель. И замок зажигания, который, к тому же, и работает.
— Какое счастье. Кто полезет в двигатель при работающем замке зажигания. Последний может и обидеться.
— Мне нужна машина. До театра путь неблизкий.
— Значит, от тысячи долларов не осталось и следа.
— Ну что ты такое говоришь! У меня есть свитер, юбка, несколько пластинок, кстати, очень хороших, машина, колбаса. От тысячи долларов не осталось бы следа, если б я выбросила банкнот в окно. Хочешь сэндвич с колбасой?
— Естественно.
На кухне Мокси мазала горчицу таким тонким слоем, что колбаса даже не прилипала.
— Ты хочешь растянуть эту банку до тех времен, когда все люди станут свободными? — спросил Флетч.
— Что растянуть? — не поняла Мокси.
— Горчицу, — он взял у нее нож и банку с горчицей, от души намазал ее на хлеб.
— А что ты делал в Мексике? — полюбопытствовала Мокси. — Помимо контрабанды наркотиков и алмазов и прогулок на яхте?
— Я поехал повидаться с Чарлзом Блейном. Вице-президентом и начальником финансового отдела «Уэгнолл-Фиппс».
— Однако.
— И он сказал мне, — Флетч осторожно накрыл приготовленный сэндвич верхним куском хлеба, — что получал служебные записки от покойника.
— Кажется, я читала об этом в газете.
— Ты, как всегда, права.
— Так что ты узнал нового?
— Очевидно, их писал не покойник.
— Как приятно это слышать. А то мне уже стало как-то не по себе.
— Так от кого, по-твоему, он получал служебные записки?
— Должно быть, от мадам Палонки.
— Должно быть, — Флетч протянул Мокси сэндвич. — А кто такая мадам Палонка?
— Медиум из Сан-Франциско. Передает послания от умерших. Горчицы ты переложил.
— Кто мог ставить на служебных записках подпись «Томас Бредли» после смерти Томаса Бредли?
— Секретарь, привыкшая к установившемуся порядку?
— Кто управляет «Уэгнолл-Фиппс»?
— А кого это волнует?
— Полагаю, и они думали, что всем на это наплевать.
— Они были правы. А кто эти «они»?
— Великие «ОНИ». Понятия не имею.
— Но тебе-то не наплевать.
— Я должен с этим разобраться, или придется признавать, что я — ничтожество.
— Фу! Что за выбор! Быть кем-то или не быть никем… Что бы это значило? Быть кем-то или кем-то… Боже мой! Ты меня совсем запутал.
— Неладно что-то в Датском королевстве. Это из той же пьесы?
— В Датском королевстве все ладно, — возразила Мокси. — Я там была. И уж конечно, в Датском королевстве мне никто не дал бы бутерброд с таким слоем горчицы.
— Чарлз Блейн хочет узнать, кто же руководит «Уэгнолл-Фиппс».
— Флетч, а ты не думаешь, что это дело превратилось для тебя в навязчивую идею.
— Не так уж часто доводится видеть служебные записки от покойника.
— Согласна с тобой.
— И еще реже, по моему разумению, эти загадочные записки ставят крест на карьере человека, не имеющего к ним ни малейшего отношения.
— Поэтому ты упорствуешь в стремлении выяснить, кто написал эти бумажонки и почему они продолжают появляться в «Уэгнолл-Фиппс»?
— Я упорствую.
— А почему бы тебе не выбросить все это из головы, завтра поехать на репетицию, попытаться получить главную роль в пьесе «В любви», вместе со мной пролить на сцене семь потов, а потом насладиться грандиозным успехом? Возможно, в театре тебя ждет новая карьера.
— Возможно. Но даже в этом случае в меня будут тыкать пальцами, как в журналиста, который ссылался на покойника, как на живого.
— Ну хоть завтра приди на репетицию.
— Не могу.
— Почему?
— Лечу в Нью-Йорк.
— Летишь в Нью-Йорк? Нельзя этого делать!
— Можно. Дожидаясь тебя, я заказал билет на утренний рейс.
— Зачем тебе понадобилось лететь в Нью-Йорк?
— Потому что там живет человек, которого я еще не видел — сестра Томаса Бредли, Франсина.
— А что она может знать об этих служебных записках? Она живет в другом конце страны.
— Это я понимаю. Но она — единственная, кому выгодна смерть Бредли. Если не учитывать версию, что и миссис Бредли испытывает огромное эмоциональное облегчение, избавившись от муженька, который доставал ее похабными анекдотами.
— Я готова не учитывать эту версию. Но когда-то же надо остановиться! И тебе следовало сделать это давным-давно.
— Франсина Бредли, в скором будущем, должна приехать из Нью-Йорка и возглавить «Уэгнолл- Фиппс», — пояснил Флетч. — Том Бредли многие годы постоянно советовался с ней. Энид Бредли советуется и сейчас. Неужели тебе не кажется, что я обязан, по крайней мере, посмотреть ей в глаза и постараться понять, каково ее участие в этой истории?
