— Вы оскорбили меня и Энид. Безо всякой на то причины.
— А мне думается, что представленные мной доказательства — куда более веская причина.
— Никакие это не доказательства, Флетчер. Вы лишь стараетесь спасти свою работу. Это же ясно, как божий день. Я не уверена, что вы все выдумали сами, но в том, что вы подтасовываете факты, сомнений у меня нет. Если вы, не понимаете этого сейчас, то поймете, дожив до моих лет. Да, какие-то несуразности есть, но ваше толкование далеко от истины. Служебные записки датировались не тем числом или ошибочно подписывались не теми инициалами, чиновники затеряли запись о смерти…
— Ковровая зола в похоронной урне?
— О Боже! Да, мы полетели в Швейцарию через шесть месяцев после смерти Тома! Мало ли куда мог задеваться его прах в тамошнем похоронном бюро? Они же не думали, что вы отправите прах, который они передали Энид, на анализ.
— Подозреваю, они насыпали бы в урну человеческий прах, благо в крематории его хватает, если уж источник подмены — похоронное бюро. У каждого есть профессиональная гордость. Профессионал никогда не стал бы жечь персидский ковер, чтобы наполнить урну золой.
Франсина повернулась к нему боком.
— Флетчер, с меня довольно. Во всяком случае, на сегодня. Я понимаю, какой-то инцидент, имевший место в компании моего брата, привел к тому, что вы потеряли работу, а Чарлз Блейн наговорил вам всяких глупостей. Я пыталась идти вам навстречу, отвечала на все ваши вопросы, — хотя Франсина стояла спиной к торшеру, Флетч видел, что она плачет. — И я ценю ваше участие в судьбе Тома-младшего и Та-та. Я верю, что в отношении их вы сказали правду. Но когда вы начинаете утверждать, что Энид убила Тома! Подобной галиматьи мне еще слышать не доводилось. Это уж слишком… Это безумие!
Флетч поднялся, подхватил пиджак.
— Вы хоть обдумаете мои слова?
Она посмотрела на него, мокрыми от слез глазами.
— Как по-вашему, могу я теперь думать о чем-то еще?
— И все-таки, обдумайте. Вы недооценивали другую женщину, Франсина. А напрасно.
Она открыла дверь.
— Спокойной ночи, Флетчер, — в покрасневших глазах стояла мольба. — Есть ли смысл просить вас уйти и более нас не беспокоить?
Флетч поцеловал Франсину в щеку.
— Спокойной ночи, Франсина. Благодарю за обед.
Глава 32
— Доброе утро, Мокси. Я тебя разбудил?
— Конечно, разбудил. Кто это?
— Твой лендлорд. Твой банкир.
— Слушай, Флетч, сегодня же суббота. На репетицию мне только к двум часам.
— По калифорнийскому времени или по нью-йоркскому?
— Ты все еще в Нью-Йорке?
— Да, и через несколько минут улетаю в Техас.
— А зачем тебя понесло в Техас?
— Я ищу покойника, дорогая. И пока безо всякого результата.
— Томас Бредли умер и прячется в Нью-Йорке?
— Похоже, что нет. Несмотря на все мои усилия, его сестра не показала мне своего братца или хотя бы то, что от него осталось.
— А что она сказала?
— Мой рассказ вроде бы очень ее расстроил. Дама она умная, хладнокровная, деятельная. И должна понимать, что рано или поздно я выложу все, что мне известно, властям. Я уверен, что она найдет своего брата… если это возможно.
— Слушай, Флетч, у меня идея. А может, Томас Бредли умер, независимо от твоей статьи в «Ньюс- Трибюн»? Такого ты не предполагаешь?
— Я начинаю верить своим гипотезам.
— О, нет.
— О, да.
— До сей поры, дорогой Флетч, твои гипотезы стоили не больше улыбки борцов перед началом схватки.
— Метод проб и ошибок, проб и ошибок.
— А что ты намерен найти в Техасе?
— Все, если ты спросишь коренного техасца. Там корни семейства Бредли.
— И что из этого, — сказала она, более всего желая перевернуться на другой бок и снова заснуть.
— Если ищешь человека, живого или мертвого, надо начитать с его родного дома.
— Только не в наши дни. Домов теперь нет, есть места, где мы живем. И главное в том, Флетч, что конкретного плана действий у тебя нет.
— Ты права.
— Ты бьешь наугад.
— Абсолютно верно.
— Ты мотаешься из Мексики в Нью-Йорк, оттуда — в Техас и еще бог знает куда только потому, что в восхищении собой не можешь поверить в совершенную глупость, суть которой — публичное цитирование покойника.
— Твой монолог, Мокси, меня не вдохновляет.
— На это я и рассчитывала. И ты не мотался бы по стране, если б не получил наследство от некоего Джеймса Сейнта Э. Крэндолла и, позволь добавить, мое разрешение на его использование.
— И это правда.
— Как же я сглупила.
— Надеюсь, ты в этом раскаиваешься.
— Я не раскаиваюсь. В постели одной холодно. Это совсем другое чувство.
— Тебе следовало бы быть рядом со мной, в теплом номере нью-йоркского отеля. Тут центральное отопление, везде зеркала.
— Я рада, что тебе хорошо отдыхается. Кстати, ты потерял и другую работу.
— У меня ее не было.
— Была. Или ты забыл? Главная роль в пьесе «В любви».
— Я потерял и эту работу? О, горе мне! Горе!
— Сэма выгнали. Eго заменил Рик Кесуэлл. Такой красавец.
— Я очень рад.
— Он прекрасно сложен, с длинными ресницами, знаешь ли.
— Не знаю.
— И очень пластичен.
— И с ляжками у него все в порядке?
— Что? Да, конечно. Он прилетел из Небраски. Настоящий красавец.
— Кажется, ты это уже говорила.
— Правда? Извини. Он — красавец.
— О-хо-хо.
— Правда.
— Я тебя понял. Послушай, Мокси…
— Можно мне еще немного поспать? Я думала, что-звонит твоя бывшая жена, потому и взяла
