которого он будет любить.
В ответ тишина. Молчаливая, внимательная тишина.
— Рибель любит, когда его чешут за ухом, — продолжил я. — Карл? — снова позвал я. — Ты ведь сумел пережить тот пожар, верно? И выжил? А Рибель.., он тоже станет таким, как был раньше?
Только шелест ветра в ответ. Шелест ветра — и все, больше ничего.
— Я ухожу, — сказал тогда я. — И больше сегодня не буду выходить.
Сказав это, я оглянулся на Рибеля. Он не сводил взгляд с леса и время от времени тихо вилял хвостом.
Я вернулся в дом, тщательно запер за собой дверь и выключил на крыльце свет.
Далеко за полночь меня разбудил счастливый лай Рибеля. Я не стал подниматься с кровати, потому что знал, что увижу, если выйду на заднее крыльцо и взгляну на собачий загончик. Лучше пускай они познакомятся друг с другом наедине, я не стану их беспокоить. Я перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон.
На другой день, когда мы снова приехали к ветеринару, отец и доктор Лизандер позволили мне немного побыть с Рибелем. Они знали, что нам нужно попрощаться. Он облизал мне лицо своим холодным языком. Я погладил его по изуродованной голове и почесал за остатками уха, понимая, что это не может продолжаться вечно. Доктор Лизандер уже приготовил форму, которую нужно было подписать, прежде чем все будет кончено, и отец держал наготове ручку, которой я должен был поставить свою решительную подпись.
— Отец? — спросил я. — Рибель ведь мой пес? Мой отец все понял.
— Да, по-другому и быть не может, — ответил он и протянул мне ручку.
И я подписал Дело №3432, и, оставив его на столе доктора, мы с отцом уехали домой, а Рибель остался у дока Лизандера. Когда мы вернулись, я сходил в сарай взглянуть на собачий загончик. Он показался мне ужасно маленьким.
Уходя из сарая, я оставил дверь загончика открытой.
Глава 6
Наперегонки с мертвецом
В конце октября отец купил мне велосипедную проволочную корзину, которую мы прикрепили к Ракете. Поначалу мне казалось, что велик с корзиной — это круто. Так продолжалось до тех пор, пока мне не дали понять, что корзина нужна для того, чтобы выполнять разные мамины распоряжения и помогать ей. Примерно в то же время мама прилепила к доске объявлений у церкви бумажку, в которой было написано, что у Мэкинсонов всегда можно купить свежую домашнюю выпечку, сдобу, торты, пирожные и прочее. Точно такое же объявление мама повесила у парикмахерской. Вскоре начали поступать первые заказы, и не прошло и нескольких дней, как мама по локти перепачкалась в муке, яйцах и сахарной пудре, с головой уйдя в работу.
Как я скоро выяснил, причиной такой перемены в нашем быту было то, что отцу сократили рабочие часы в молочной. Наши доходы уменьшились, и нам пришлось искать новые пути для заработков, хотя все это вроде бы меня и не касалось. Дела “Зеленых лугов” шли из рук вон плохо, заказов существенно поуменьшилось. Многие клиенты “Зеленых лугов”, покупавшие продукты в молочной с незапамятных времен, решили, что подобные услуги им больше не нужны. Причиной стал новый супермаркет, с недавних времен появившийся в Юнион-Тауне. Двери супермаркета были открыты под аккомпанемент духового оркестра колледжа Адамс-Вэлли, прошедшего маршем по улицам города. Громадина-супермаркет под названием “Деликатесы от Большого Поля” без труда мог поглотить наш малюсенький “Пигли-Вигли” подобно тому, как кит глотает спасательную шлюпку. В супермаркете имелись секции для всего, что только способен представить себе истинный гастроном. Молочная секция представляла собой отдельное государство в государстве, а собственно молоко, как и было предсказано, продавалось в полупрозрачных пластиковых бутылках, которые не нужно было мыть и возвращать в магазин. Пластиковые бутылки были баснословно дешевы, и в связи с этим “Большой Поль” продавал молоко по таким ценам, от которых “Зеленые луга” затрещали по швам. Перемены в бизнесе привели к тому, что обычный маршрут моего отца становился все короче и короче. Людям пришлись по нраву нововведения супермаркета вообще и новые пластиковые бутылки с молоком в частности, бутылки, которые можно было не задумываясь выбрасывать. Кроме всего прочего, “Большой Поль” был открыт до восьми часов вечера, что само по себе было неслыханно.
Водрузить корзину на Ракету было равносильно тому, как использовать вольных морских альбатросов для доставки почты, но я стойко перенес все беды. Я исполнял свои обязанности и день за днем развозил пирожные и сдобу нашим клиентам, чувствуя, как время от времени Ракета подо мной сжимается в безмолвном протесте, тем не менее покорно продолжая осторожно нести своего седока. Ни один пирожок ни разу не упал у нас за все время нашего совместного труда.
Чтобы отблагодарить доктора Лизандера за то, что он уделил Рибелю столько внимания, мама решила специально испечь для него и его жены пирог с тыквой — который удавался у нее лучше всего — и угостить их бесплатно. Когда пирог был готов, она положила его в коробку, перевязала коробку веревочкой, и, положив коробку с пирогом в корзину Ракеты, я покатил к дому доктора Лизандера. По пути к дому ветеринара я встретил братьев Брэнлинов. Гоча поприветствовал меня легким кивком головы, а Гордо, на ободранной Люцифером голове которого все еще красовалась повязка, метнулся в ближайший переулок, мелькнув, как черная молния. Добравшись до цели, я слез с велосипеда, поднялся на крыльцо ветеринара и постучал в дверь. Через минуту мне открыла миссис Лизандер.
— Вот, мама испекла это специально для вас и доктора, — сказал я, вручая ей наш подарок. — Это пирог с тыквой.
— О, как это мило.
Миссис Лизандер взяла у меня из рук коробку и осторожно понюхала ее.
— Ах, Боже мой, ведь это со сметаной?
— Нет, только сухое молоко, так мне кажется. Я знал это наверняка. На кухне у мамы было полно банок из-под сухого молока “Пет Милк”.
— Мама только что его испекла. Он очень свежий.
— Передай маме, что я очень благодарна ей, она очень добра, но, Кори, к несчастью, ни я, ни мой муж не едим молочных продуктов. На молоко и все молочное у нас с ним аллергия.
Миссис Лизандер смущенно улыбнулась мне.
— Благодаря аллергии мы и познакомились. Мы встретились в клинике в Роттердаме: в то время у нас обоих были красные и распухшие лица.
— Извините, миссис Лизандер, мне очень жаль, но ни я, ни мама ничего об этом не знали. Тогда, может быть, вы кому-нибудь отдадите этот пирог? Моя мама печет отличные пироги с тыквой, самые лучшие, все об этом знают.
— Я уверена, что лучше этого пирога не сыщешь на всем свете. Прекрасный пирог.
Пьеркрасный, вот как сказала миссис Лизандер.
— Стоит мне оставить пирог на кухне, как Франц обязательно доберется до него ночью и отведает кусочек. Он у меня настоящий сластена. Он не выдержит такого соблазна, а потом дня на два или на три покроется сыпью и будет весь чесаться и не сможет надеть вообще никакой одежды. Так что лучше он даже не услышит запаха этого пирога, иначе он будет ходить голый, как этот Верной Такстер.
Представив дока Лизандера в “костюме” Вернона, я рассмеялся.
— Хорошо, мэм. Я отвезу пирог обратно. Мама придумает, как с ним поступить. Я попрошу ее сделать для вас что-нибудь другое, без молока.
— В этом нет необходимости. Она и так была достаточно добра к нам.
Я кивнул, но задержался в дверях, потому что вспомнил кое-что, о чем хотел спросить доктора Лизандера.
— Что-то еще, Кори? — спросила меня миссис Лизандер.
