снег, и в мгновение ока перекатился через край и полетел вниз, отчаянно вскрикнув.
Синяев тоже упал. Он забарахтался в снегу, завертел недоуменно головой. Видно, рывок веревки привел его на некоторое время в чувство. Но только на короткое время, потому что уже в следующее мгновение он попытался встать на четвереньки и потянул тот конец веревки, что связывал его с Дмитрием, на себя.
— Лежать! — заорал Дмитрий что есть мочи. — Не двигайся!
Синяев замер, потом глянул вниз и завопил как резаный.
— А, чтоб тебя! — выругался Дмитрий и огляделся.
К счастью, в полуметре от него торчал из снега каменный выступ. Раздумывать было некогда.
Незванов размахнулся и забросил свободный конец веревки за выступ, подтянулся и ухватил его правой рукой. Дважды обмотал веревку и сел верхом на камень. Синяев закричал еще истошнее: веревка натянулась как струна и, видно, крепко его сдавила.
— Осторожнее тяни веревку на себя и ползи ко мне! — приказал Дмитрий. — Попробуем вытянуть Павла!
Синяев, как до этого Дмитрий, лег на спину и потянул веревку. Павел был внизу вне их поля зрения, но, судя по натяжению, не сорвался, а болтался под карнизом.
— Тяни! — повторил Дмитрий. — Не бойся, я страхую!
— Не могу! — закричал Синяев. — Меня сейчас передавит веревкой пополам!
— Кому говорю, тяни! — заорал Дмитрий не своим голосом. — Не сдохнешь! А если погибнет Пашка, я тебя собственными руками сброшу вниз!
Синяев злобно посмотрел на него и, пробурчав что-то нечленораздельное, вдруг стал развязывать веревку на поясе. Замерзший узел не поддавался, он матерился сквозь зубы, но продолжал ковыряться в узле, и Дмитрий понял, что если этот мерзавец сейчас отвяжет веревку, то ему одному на голом скользком склоне Павла не удержать.
— Что ты делаешь, гад?!
Он в отчаянии огляделся, но ничего подходящего, чтобы запустить в Синяева, не обнаружил. А тот уже оставил бесполезные попытки развязать узел на веревке. Перевернулся со спины на живот и стянул с плеч мешок. И в следующее мгновение Незванов чуть не свалился с камня от неожиданности. Синяев медленно извлек из мешка завернутый в какие-то тряпки автомат и наставил его на Дмитрия.
— Ах ты, сволочь! — прошептал Дмитрий враз севшим голосом, — И почему я не позволил Павлу проломить тебе голову?
— Не хами, журналист, — неожиданно твердым голосом произнес Синяев. — Долго вы надо мной вместе с тем ублюдком, — кивнул он в сторону пропасти, — издевались! Теперь моя очередь пришла! — Он передернул затвор. — Сейчас я одним выстрелом перебью веревку — и поминай как звали этого щенка. А потом твоя очередь придет, если не примешь мои условия.
— Ты — вор и сволочь, — сказал устало Дмитрий, — и ты еще будешь диктовать мне условия?
Подонок! Ты же всех погубил! Что они сделают двумя автоматами против своры бандитов!
— Они все равно подохнут, — скривился Синяев. — Но я не такой уж подлец: я и вправду им оставил два автомата, но один магазин. И это гораздо гуманнее — укоротить, а не продлевать агонию. Что один, что два рожка, за счет этого жизнь не спасешь!
— Сволочь! — Дмитрий рванулся к Синяеву.
Но тот направил на него автомат.
— Ну вот, теперь ты будешь выполнять мои команды! — самодовольно усмехнулся Синяев, заметив, что Дмитрий замер, стоило щелкнуть затвором. — Сиди и не двигайся, пока я буду говорить.
Снизу донесся приглушенный крик, и веревка дернулась. Синяев побледнел, выпустил автомат и ухватился двумя руками за веревку.
— Сделай же что-нибудь! — срываясь на визг, завопил он. — Я сейчас тоже сорвусь!..
— Пашка, держись! — прокричал Дмитрий и, сплюнув в снег, посмотрел на Синяева. — Не голоси, как баба на сносях. Говори, что тебе надо.
Синяев задрал вверх голову и торопливо заговорил:
— Дима, ты только помоги мне выбраться отсюда, я отблагодарю. У меня и вправду много денег.
Я ведь банкир. Крупный банкир. Сам понимаешь, кризис, вкладчики, скандал… Решил переждать, спасти хотя бы часть состояния…
Дмитрий молча и бесстрастно слушал. Синяев подобострастно улыбнулся и полез за пазуху. Через мгновение на снегу появилась пачка долларов, затем другая.
— Дима, смотри. Я тебе отдаю их сейчас. Двадцать тысяч… У тебя были когда-нибудь двадцать тысяч баксов, скажи, были или нет? А ведь если выберемся, я тебе еще столько же дам. Детьми клянусь, только выведи.
— А что же с Павлом будем делать?
— А без проблем, — засуетился Синяев, — ножичком по веревочке или один меткий выстрел, а потом скажем, сковырнулся малый. С кем не бывает?
— А про тех, кто по твоей милости остался без оружия, тоже скажем: «С кем не бывает?» — медленно спросил Дмитрий. — Значит, чик по веревочке, а потом меня — по горлышку, когда к поселку подойдем. И никаких следов. Тайга все спишет. Ах ты, мразь! — Он выхватил из снега ледоруб и метнул в Синяева. Он воткнулся в наст рядом с головой банкира.
Синяев конвульсивно дернулся и, грязно выругавшись, нажал на спусковой крючок. Пули взбили снег рядом с Дмитрием, и поначалу он даже не почувствовал боли, только вдруг на джинсах проявилось мокрое пятно, и в следующее мгновение ногу пронзила дикая разрывающая боль, а из раны забила фонтанчиком алая кровь.
— Е-мое! — Дмитрий принялся пригоршнями хватать снег и засыпать им рану, чтобы хоть как-то унять кровь и приглушить невыносимую боль. Снег тут же покраснел, пропитанный кровью. — Сволочь, сволочь, — сжимая зубы от боли, бормотал Дмитрий, а сам косил глазами по сторонам, лихорадочно соображая, что бы такое предпринять, чтобы обезвредить мерзавца с автоматом.
А Павел висел в это время над пропастью, и мир бешено вращался перед его глазами — громадное пространство неба — панорама горной цепи — лесистая долина у ее подножия и тут же, совсем рядом, — серая каменная стена… А внизу — метрах в двадцати всего — крутой каменистый склон, уже не снежный, а поросший хилой растительностью. Значит, они почти уже прошли самый трудный участок пути, и вот он сорвался. Но сейчас Павел думал не о том, что, возможно, именно на этом склоне ему предстоит отдать Богу душу. Более всего он страдал оттого, что веревка сползла ему под мышки, сдавила грудную клетку, это вызывало неимоверную боль и мешало дышать…
Дмитрию наконец удалось остановить кровь.
Он подтянул к себе рюкзак, чтобы вытащить запасную рубашку и перевязать ногу, и в ту же секунду его рука нащупала что-то твердое, металлическое. «Господи, тушенка!» Он выхватил банку из рюкзака. В этот момент Синяев вытащил из кармана складной нож и стал пилить веревку в том месте, где она была привязана к его поясу.
Дмитрий больше не раздумывал. Что было сил он метнул банку в голову Синяеву. Удар пришелся в основание черепа. Синяев дико вскрикнул и повалился на бок.
Павел снизу в тревоге посмотрел вверх, и в этот момент из-за края обрыва вылетел нож. Падая, он резанул Павла но щеке и, крутясь, исчез внизу. А сверху потекла струйка крови.
Павел, наверное, никогда в жизни не испытывал такого холода. Руки и ноги закоченели, зубы выбивали дробь, а лицо, казалось, заковали в железную маску. Он так замерз, что, когда в груди вновь поднималась волна боли, был даже рад ей, потому что она не давала ему впасть в забытье. Он понимал — во что бы то ни стало он должен оставаться в сознании. Эту мысль Дмитрий внушил ему несколькими оплеухами и дюжиной весьма крепких выражений.
Павел с ужасом думал, что был всего на шаг от гибели. Незначительное усилие со стороны Синяева — и нож перерезал бы веревку. И тогда бы он грохнулся на скальный склон как раз в том самом месте, где упал труп Синяева. Они забросали камнями его тело — бесформенный, набитый костями мешок.
