когда его в очередной раз выставили за порог. И даже здесь, в душном переполненном сослуживцами зале заседаний, он то и дело ловил себя на мысли о той, что так стремительно и неожиданно вторглась в его жизнь, повергла в смятение его казалось навсегда устоявшиеся чувства, стремления и желания, расстроила сложившуюся жизненную позицию и самым возмутительным образом нарушила сердечный ритм и помутила рассудок.
И самое печальное, что он оказался не готов к подобным схваткам и с горечью сознавал, что проигрывает Людмиле по всем статьям. И пусть он никогда не жаловался на реакцию и был даже очень неплохим боксером, но отвечать на женские выпады и контрудары с подобающей скоростью и остротой у него по какой-то причине не получалось.
Он поймал на себе по-рысьи быстрый взгляд министра, моментально изобразил на лице полнейшую заинтересованность, но еще пару минут не мог избавиться от наваждения: словно наяву ощущал женские пальцы на щеке и усмехался про себя – знало бы строгое начальство, где на самом деле витают мысли его подчиненных.
– Денис Максимович! – окликнул его один из оперативников. – Смотрите, что мы обнаружили! – Он выложил на заляпанный машинным маслом стол два обреза. – Тут не только ножи клепали, но и кое-чем более серьезным баловались.
Денис окинул тяжелым взглядом вмиг словно потерявшего в росте Цымбаря. Даже в плечах он съежился, а лицом стал еще сильнее смахивать на деревенскую тетеху.
– Объясни, откуда у тебя обрезы, Цымбарь? – Барсуков показал на лавку у стены. – Приземляйся, а то, смотрю, уже коленки подгибаются.
– Не мое это, гражданин начальник, клянусь, не мое! – испуганно зачастил Цымбарь и осенил себя крестом. – Ей-богу, ни сном ни духом не ведаю, откуда они здесь появились!
К столу подошел Дробот, внимательно осмотрел место распила ствола, провел по нему пальцем и покачал головой:
– Похоже, совсем свежие обрезики, господин мастеровой? – Он подошел к Цымбарю, какое-то мгновение пристально рассматривал испуганно взиравшего на него снизу вверх мужика и вдруг неожиданно, рывком за шиворот, заставил того подняться на ноги. Цымбарь вскрикнул и схватился за локоть.
Барсуков и его зам обменялись быстрыми взглядами.
– А ну, показывай свои грабли! – приказал задержанному Дробот и, не спрашивая согласия, потянул с его плеч грязный пиджак. Из-под рубахи выглядывала порядком перепачканная гипсовая повязка.
– Да-а, друг ты мой разлюбезный! – Стас озадаченно почесал в затылке. – Гипс тебе, ежу понятно, не в больнице накладывали. А теперь потрудись вспомнить, и как можно скорее, что под этим гипсом скрывается? И подчеркиваю, чистосердечное признание в содеянном безобразии значительно, учти, значительно облегчит тебе дальнейшую жизнь.
– А чего мне врать, гражданин начальник? Недавно споткнулся, руку сломал, – пробурчал мужик и исподлобья посмотрел на Дробота.
– Ага, – обрадовался тот, – старые песни о главном. О пень споткнулся, башкой навернулся, потом очнулся…
– Я же говорю, руку сломал, – не сдавался Цымбарь. Он отвел взгляд от майора и с тоской посмотрел на Барсукова. – Открытый перелом…
– А вот сейчас мы сами убедимся, какой у тебя там перелом, закрытый или – о ужас! – открытый! – Стас взял со стола большие ножницы и поклацал лезвиями перед носом Цымбаря. – Давай сначала не с гипса начнем, а с твоего брехливого языка, Иван.
Знаешь ведь, что через пару минут я тебя за этот язык на гвоздь повешу за дачу ложных показаний, ан нет, треплешь им почем зря, вводишь товарищей ментов в заблуждение.
Цымбарь еще больше помрачнел и протянул ему руку. Через минуту Дробот с несомненным торжеством в голосе воскликнул:
– Ну вот! Финита ля комедия, гражданин Цымбарь! За что боролись, на то и напоролись! А напоролись вы, голубь сизокрылый, не иначе как на пулю, которая и превратила вашу конечность в этакое уродство! – Стас посмотрел на Барсукова и весело подмигнул. – Не иначе тот самый Людмилин подранок! Или я ошибаюсь, родной ты мой?
– Скажи спасибо, начальник, что мы эту Людмилу тогда в тайге не урыли! Но допрыгается стерва, ох допрыгается! – процедил сквозь зубы Цымбарь, и глаза его полыхнули вдруг такой откровенной ненавистью, что Барсуков даже хмыкнул озадаченно: надо же так обмишулиться – сравнить этого отъявленного подонка с тупой деревенской бабой!
Стас похлопал себя по карманам и с досадой произнес:
– Надо же! Сигареты где-то выронил!
– Возьми мои! – Барсуков достал из кармана кителя начатую пачку и перебросил ее в руки Дроботу, ерзавшему на заднем сиденье.
Тот вытащил две сигаретки: одну – на сейчас, другую – про запас; до ближайшего киоска езды по таежным, утонувшим в сугробах дорогам никак не менее часа… И присвистнул – то ли от восторга, то ли от удивления:
– Ну, ты даешь, начальник!
– Что случилось? – поинтересовался Барсуков, не сводя глаз с дороги. «Нива» с разгона форсировала глубокий сугроб в ложбине между двумя увалами.
– Потом! – коротко ответил Дробот. И со стоном зевнул. – Ох, жизнь наша каторжная, ментовская! Уже и не помню, когда высыпался как следует!.. – Не прошло и минуты, как на заднем сиденье послышалось тихое посапывание, перемежаемое, неясным бормотанием и всхрапыванием.
Некоторое время ехали в сопровождении звуков, издаваемых бравым начальником криминальной милиции. Наконец после очередного мощного храпа Сергей не выдержал и весело посмотрел на подполковника:
– Ну и здоров же спать Станислав Васильевич!
Помню, как-то всем отделом на природу ездили отдыхать. Так он с удочкой в руках умудрился задремать и свалился прямо в озеро лицом. А один раз возвращались мы из Базынгета, есть такая деревушка – с десяток домов и в такой глухомани, что добраться туда можно летом только на моторке, а зимой – по льду реки. Живут одни староверы, преступлений у них отродясь не бывало. А тут приехали несколько художников, говорят, на этюды, а по мне – так водку жрать на свободе, подальше от городских проблем да баб своих…
– А ты поменьше трепись начальству, – раздалось у них за спиной. – В Базынгете именно ты, голубь, сел задницей в костер, и, если бы не я, иметь бы тебе бытовую травму в виде огромного волдыря на тех местах, что неприлично дамам показывать.
– Так я ж про другой раз рассказываю, – смутился водитель.
– А про другой раз при других и рассказывай, – посоветовал Стас, потом с нарочито громким кряхтением потянулся и предложил:
– Заночуем сегодня у меня, Денис Максимович? Думаю, нам есть о чем поговорить без всяких наглых свидетелей, – кивнул он в сторону Сергея, – да и выпить кое-что найдется по этому поводу. А в принципе можно и без повода, просто за то, что день хороший.
Они опять замолчали. Стас что-то тихо мурлыкал себе под нос, временами эмоционально выкрикивая в спину водителю несколько фраз, суть которых сводилась к следующему: «Куда прешь. Серый, не видишь, какую дуру там намело!»
Пришлось миновать не один десяток подобных «дур», прежде чем показались огни Вознесенского.
Освободились они только к десяти вечера: за два дня накопилось столько неотложных дел, что Денис с трудом выкроил пять минут, чтобы позвонить домой. Отец отвечал бодро и весело. Сообщил, что потихоньку передвигается по квартире и даже выходил на улицу, но печь пока топит Слава. А сейчас он у него в гостях, консультирует по истории, которую тому сдавать на вступительных в институт. Костя сегодня в садик не ходил. Людмила взяла его с собой на слет юных экологов, привезла домой сонного, и он опять остался у нее ночевать.
