немусульманин, любой неверный был для них злым джинном из тех пропагандистских мифов, что ежечасно как ушат холодной воды выливались на них подручными Арипова. И Джузеппе знал, что его без всяких объяснений просто пристрелят на месте или заколют штык-ножом.
Поэтому, пробираясь между сухих и колючих кустов хлопчатника, итальянец старался быть очень осторожным. Один раз он чуть было не столкнулся лоб в лоб с двумя солдатами. Они были босиком, по пояс голыми, в драных военных штанах, но с карабинами на груди и гранатами на поясе. Джузеппе удалось вовремя услышать их разговор, упасть на землю и затаиться. Ему повезло. Солдаты прошли в пяти шагах и ничего не заметили. Судя по походке и возбужденному разговору, они обкурились анашой.
Не успел он поблагодарить Господа за счастливое избавление, как вновь чуть не налетел на солдат, лежащих среди единственной на многие километры рощицы шелковиц и лениво переговаривающихся между собой. Бесконечные полчаса пролежал Джузеппе не двигаясь, всего лишь в паре метров от них и молил Бога, чтобы никому из них не приспичило отойти в его сторону.
Но, вслушиваясь в обрывки долетавшего до него разговора, он понял, что войска Арипова крайне устали и полностью деморализованы. Солдаты жаловались на никчемность президента и его окружения, но больше всего — на командиров. Они испытывали ужас перед ракетами Рахимова. И все время назойливо всплывал один и тот же вопрос: где наши пушки и ракеты? Никто не знал ответа, но имя Садыкова, которое солдаты произносили очень часто, с ненавистью и в компании со словами «грязный ишак» и «предатель», многое сказало Джузеппе. Он понял, куда подевалась артиллерия Арипова и с чьей легкой руки тысячи людей заполонили единственное шоссе, ведущее на юг, к границе с Афганистаном…
Наконец Джузеппе удалось выбраться к дороге. Но удобного случая перебраться на противоположную сторону все не представлялось. Короткими перебежками он двигался вдоль нее и вскоре вышел к повороту. Здесь было гораздо легче перебежать дорогу и не попасть под свет фар. Он переждал, пока пройдут несколько грузовиков, забитых людьми, пригнулся и, как суслик, стремглав метнулся через дорожное полотно и упал на дно мелкого, пересохшего арыка. И вовремя: свет фар следующего грузовика скользнул чуть выше его скрючившейся фигуры.
Отдышавшись, Джузеппе привстал на колени и по розовой полоске у горизонта определил направление к убежищу, где прятались его товарищи. Он пошел сквозь заросли хлопчатника, пошатываясь и спотыкаясь, шепча проклятия: давненько ему не приходилось попадать в подобные переделки. И пообещал, себе конечно: если выберется из этого котла, непременно ограничит себя в еде и займется бегом, хотя бы по утрам.
Анюта отлежала ногу в своем тесном убежище. Она приподнялась на локте, затем осторожно села и осмотрелась. Небо ощутимо посветлело. Белоснежные вершины гор, вздымавшиеся с четырех сторон света, сверкали, как леденцы. Воздух был свеж и прозрачен.
Она зябко поежилась. Таковы капризы местного климата — днем несусветная жара, зато ночью прохладно, даже холодно. Джузеппе так и не появился, но вокруг все было спокойно. Галина Ивановна и Аскер ничем себя не выдавали в своих убежищах под охапками хлопчатника, вероятно, спали, как и она. И хотя вздремнула Анюта не больше часа, чувствовала себя отдохнувшей. Да и былая решительность вернулась.
Она шепотом окликнула Аскера и, когда сухие стебли зашевелились над его головой, сказала чуть громче:
— Я подползу к краю лощины, посмотрю, что к чему.
Стебли зашевелились вновь, и Масхатов ответил сдавленным голосом:
— Хорошо, Анюта-джан, идите!
Девушка подползла к кромке поля и притаилась в гуще хлопчатника. В сером свете занимающегося дня она разглядела бредущих людей. Они передвигались группами и в одиночку. Вид их был ужасен. Люди шли в грязной, окровавленной, со следами огня одежде. Многие были ранены и кое-как перевязаны. А метрах в пятидесяти от убежища беглецов чадил дымом догорающий костер. Возле него бесформенными грудами лежали несколько человек.
Анюта мысленно перекрестилась и оглянулась назад, на убежища. Выкопанная земля казалась подозрительно свежей, но ее можно прикрыть все теми же кустами хлопчатника. Сами же окопы, как она их называла, были практически незаметны, по крайней мере, до тех пор, пока эта чертова хохлушка ведет себя тихо.
Галина Ивановна тоже покинула свою яму и теперь сидела на дне выемки, нервно оглядываясь по сторонам и прижимая к груди свою сумочку. Затем открыла ее, достала оттуда расческу и стала расчесывать жидкие, изъеденные пергидролем волосы. Она взбивала на висках букли с таким старанием и тщательностью, что высунула даже кончик языка и поминутно облизывала им губы. Нет, этой даме ничего не втолкуешь, подумала Анюта с отчаянием. Она не желает отказываться от своих привычек. И хотя причесываться по утрам — весьма похвальное занятие, но в их условиях даже это вполне невинное желание привести себя в порядок могло привести к смерти.
Анюта приготовилась скользнуть вниз, чтобы затолкать Галину Ивановну в окопчик и, если придется, слегка придушить эту негодяйку, но тут ее внимание привлекло движение возле костра. Один из солдат поднялся во весь рост и, зевая и потягиваясь после сна, направился в их сторону. На его шее висел автомат. Анюта замерла и перевела взгляд на Галину Ивановну. Ни словом, ни движением она не могла предупредить вздорную хохлушку о надвигающейся опасности. Та смотрела на себя в маленькое зеркальце. Неодобрительно пробормотав что-то, дернула выбившуюся на лбу прядь волос и громко выругалась.
Девушка в ужасе замерла, поняв, что солдат услышал эти звуки. Он передвинул автомат на грудь и начал спускаться в ложбину. Галина Ивановна тоже услышала, как клацнул затвор автомата, оглянулась… Вцепившись в сумочку, она пронзительно завизжала. Солдат на мгновение остановился, затем растянул рот в улыбке и, продолжая держать ее под прицелом, шагнул к женщине.
Галина Ивановна завизжала еще пронзительнее.
Гулко хлопнул выстрел, за ним еще два… Солдат вскрикнул, схватился за живот и упал лицом вниз к ногам Галины Ивановны.
Аскер выскочил из своего укрытия. Анюта побежала вниз. Они одновременно подскочили к солдату и тупо уставились на неподвижное тело. Под ним уже натекла приличная лужа крови. В крови был и подол юбки Галины Ивановны, которая сидела на земле, с белым, как пух хлопчатника, лицом и трясущимися от ужаса губами. Она пыталась что-то сказать, но из ее горла вылетали лишь нечленораздельные булькающие звуки. Аскер с тоской посмотрел на Анюту, затем кивнул на Галину Ивановну:
— Она стреляла в него.
Эти слова вернули дар речи хохлушке. Она с ненавистью посмотрела на Анюту и выкрикнула в исступлении:
— Это он напал на меня! Эта сволочь хотела меня убить! — Она подняла руку. В ней был короткоствольный пистолет.
Анюта чуть не задохнулась от ярости и отчаяния. Надо во что бы то ни стало заставить замолчать эту истеричку. Она размахнулась и что было сил врезала ей по щеке. Галина Ивановна словно подавилась визгом. Глаза полезли на лоб от неожиданности, а пистолет выпал из ее пальцев. И Анюта узнала его. Это был пистолет Джузеппе, который тот оставил на стойке бара по требованию Костина. Выходит, эта поганка сумела под шумок прибрать оружие к своим рукам. Аскер наклонился и поднял пистолет, а девушка вновь размахнулась, но позади их раздался крик, и она оглянулась. Трое вооруженных солдат быстро спускались к ним по склону лощины.
Первый увидел неподвижную фигуру у их ног, пистолет в руке Масхатова и, не теряя времени, выстрелил в Аскера.
Бывший владелец ночного клуба вскрикнул, согнулся вдвое и упал на колени. Солдат вскинул автомат, и штык-нож вошел в спину Масхатова. Тот повалился на бок, а солдат все колол, колол его тело, и так уже залитое кровью.
Джузеппе, подползший к кромке лощины, но с другой стороны, с ужасом наблюдал за происходящим. Покончив с Масхатовым, солдаты с яростными криками окружили женщин. Один из них ударил Галину Ивановну прикладом, второй стал колоть женщин штыком. По руке Анюты потекла кровь. Она успела выхватить из нагрудного кармана удостоверение и принялась кричать:
— Миссия Красного Креста и Полумесяца! Миссия…
