– Конечно, – презрительно бросил Семенов.
– Уже тогда разобрался в ней?
Сашка кивнул.
– А я вот только сейчас начинаю кое-что понимать… – вздохнул Пивоваров.
– Я сразу понял, что ей нет до меня никакого дела. Какой смысл было ей жаловаться, если тот же Сохадзе на ее глазах сжирал мое второе? Она только один раз довольно равнодушно сказала мне, что если я буду плохо есть, то никогда не вырасту. Заметь, это она мне сказала, а не Гийке – хотя бы что-нибудь осуждающее.
…Жабик стоял против всех спиной к заливу. Дождь хлестал ему прямо в лицо. Мокрые волосы облепили и без того маленькую головку, и мальчишка еще больше, чем когда-нибудь, напоминал только что вынутого из воды головастика. Залитые влагой стекла очков скрывали его взгляд, и это было хорошо, потому что никому не хотелось в тот момент его встретить.
– Раздевайся! – приказал Борька и мерзко хохотнул. – Догола! Быстро!
Остальные молчали. Сейчас Леня никак не мог понять и это: почему все без возражений смотрели на явное издевательство. Боялись Доренко? За себя Леня ручался: Борька был ему абсолютно не страшен. Так в чем же дело? Неужели от скуки они все, в общем-то, нормальные ребята, превратились в зверей? Ведь сейчас ни за одним из своих одноклассников Леня, как ни напрягался, не смог припомнить ни одного поступка, похожего своей мерзостью на тот, летний.
В ответ на распоряжение Доренко Жабик первым делом почему-то снял очки и бережно положил их на мокрый песок. Потом рядом бросил куртку, на нее – джинсы, стянул футболку. Леня даже не мог подумать, что вид маленького, тощего, дрожащего всем телом Жабика так врежется ему в память.
Видимо, что-то екнуло и в Борькиной груди, потому что он вдруг сплюнул и сказал:
– Ладно, купайся один. Поверим. Пошли, ребята. Холодно что-то, – он еще раз хохотнул, но его опять никто не поддержал. Доренко пожал плечами и опять первым пошел по направлению к дачам. Мальчишки, стараясь не смотреть на полуголого Жабика, с большим облегчением отправились за своим предводителем. Наверно, в тот момент Леня и наступил на очки Жабика. Он не помнил этого. Он просто вместе со всеми ушел с залива, а Жабик остался почти в полной темноте один и, как сейчас выяснилось, без очков.
– Сашка, – Пивоваров обратился к Семенову, – как же ты дошел тогда с залива до дачи… без очков… в темноте?
– Я не пошел к даче. Я… – Сашка нервно облизал губы, вновь переживая весь ужас тогдашнего своего положения. – Я тебе уже говорил, что хотел умереть… Так вот: я тогда всерьез собрался утопиться… не мог перенести унижения… Я прямо в обуви побрел в глубину залива, но разве в нем утопишься… Можно километра два идти – и все мелко. Я шел, шел по воде, измучился и повернул обратно, решив, что, в общем-то, топиться совершенно не обязательно. Можно и как-нибудь по-другому лишить себя жизни, надо только хорошенько подумать. Я почти ничего не видел в темноте и при дожде, очков не было, меня била дрожь от холода и от омерзения к самому себе. Видимо, я не заметил какой-то торчащий из воды камень и, споткнувшись, упал лицом вниз. Я, наверно, все-таки захлебнулся бы в этом мелком заливе, потому что вода была всюду: и сверху, и снизу… Дождь к тому времени полил с такой ужасающей силой, что я никак не мог подняться… Я, представляешь, даже этому обрадовался… ну… что все сейчас само собой решится ко всеобщему удовольствию, но меня вытащил из воды физрук. Почему он поздним вечером в такую собачью погоду оказался на берегу, не знаю, но только он меня спас. Тогда я злился на него и кричал, чтобы он немедленно от меня отвязался… Теперь-то я, конечно, ему благодарен, но почему-то не могу вспомнить, как его звали…
– Игорем Ивановичем.
– Точно! Игорем Ивановичем… Меня спас Игорь Иванович Нестеров… Вот, даже фамилию вспомнил…
– А потом что? – спросил Леня.
– А потом я все-таки заболел. Простудился. Меня забрали домой. Ты, конечно, этого не заметил.
– Я, действительно, не заметил, но тогда из-за мерзкой погоды забирали многих. К концу смены осталось всего человек десять. Кстати, мне все-таки кажется, что Решетиловой не было с нами в лагере.
– При чем тут Анжелка?
– Ну… ты же с нее тоже… снял кулон…
– Не надо вешать на меня всех собак! Анжелка, наверняка, сама потеряла свое украшение, а теперь нашла на кого свалить… Вот Величко… это я признаю.
– А как ты сумел сделать фотографии?
– Случайно. Дуракам иногда везет. Мне поручили сфотографировать учителей для стенгазеты к их празднику… ну… ко Дню учителя. Мне не нравятся фото, где люди напряженно глядят в объектив, и я старался подловить училок как-нибудь неожиданно. Надежду Ивановну в столовке заснял, когда она Феклистова чуть ли не с ложечки геркулесовой кашей кормила. Помнишь, все потом смеялись, когда эту фотографию в газету поместили?
– А Оксану-то как сфотографировал, – Пивоваров нетерпеливо вернул Сашку к гораздо более интересному для себя предмету.
– Случайно. Вообще-то, у меня тогда еще и мысли о шантаже не было. Просто шел по коридору и увидел, что дверь в кабинет биологии приоткрыта. Я подошел к щели, навел фотик и сфотографировал. Я даже не сразу понял, что там не Эмма. А когда увидел, что это Ксанка, второй снимок сделал уже целенаправленно: сразу понял, что получу компромат на нее. И вообще… тогда как-то сама собой и зародилась мысль, как вас всех можно… ну, в общем… ты понимаешь…
– Но… ты же не думаешь, что Оксана в самом деле украла деньги?
– Зачем мне что-то думать, если я точно знаю, кто их взял.
– Кто?
Семенов молчал. Леня в волнении даже привстал со ступеньки.
– Сашка! Неужели все-таки Гийка?
– Ну… раз ты сам догадался… – Семенов кивнул. – Да, их взял Сохадзе.
– Но зачем ему? – выкрикнул Леня. – Не понимаю! У него всегда денег – полны карманы!
Сашка молча смотрел на Пивоварова, и тот вынужден был опять спросить:
– Но… с чего ты взял, что это Сохадзе? Ты не мог ошибиться? Может, все-таки не он?
– Ошибиться я не мог, потому что… словом… я его видел…
– Как? – Леня совершенно растерялся. – Где видел?
– В кабинете биологии. Я видел, как он вытаскивал из кошелька Эммы ее зарплату.
– Не может быть… Где же ты сам был? Неужели он на твоих глазах тащил деньги?
– Конечно, не на моих. Говорю же, дуракам везет… Это я про себя… Все произошло в один и тот же день, когда я бегал за учителями с фотоаппаратом. Я все никак не мог сфотографировать Эмму. После нашего урока я незаметно проскользнул в лаборантскую, надеясь ее снять оттуда в какой-нибудь непринужденной позе. Когда все наши ушли, Эмму из кабинета напротив позвала англичанка. Эмма выскочила, оставив дверь открытой. Я уже хотел выйти из лаборантской, чтобы сфотографировать одновременно англичанку и Эмму, когда в кабинет влетел Сохадзе.
– Влетел… И что? – Леня все еще надеялся, что Сашка расскажет как-нибудь так, что Гийка окажется ни в чем не виноват, но надежды эти не оправдались.
– Я уже сказал: он полез к Эмме в сумку, вытащил кошелек, а из него…
– Ты его тоже заснял? – раздраженно перебил его Пивоваров. – У тебя есть неопровержимые доказательства?
– Я его не снимал, и никаких неопровержимых доказательств у меня нет, но… я все видел.
– Может, ты специально наговариваешь на него из мести? – хватался за соломинку Леня, потому что Сохадзе всегда был ему симпатичен, хотя задушевными друзьями они с ним никогда не были.
– Возможно, я – мерзкий шантажист, но не… сволочь… – дрогнувшим голосом ответил Сашка.
– Гийка знает, что ты его видел?
– Естественно.
– Ты сразу вышел к нему из лаборантской?
– Еще чего? Разве Сохадзе меня испугался бы? Я поступил с ним почти, как с Оксаной… И теперь он тоже живет в постоянном страхе разоблачения. Это моя месть ему. – Губы Семенова нервно дернулись.
– За посылку?
– И за нее тоже. А еще он меня в лагере по ночам мазал зубной пастой и не скрывал этого, между прочим. Презирал… как бессловесное земноводное… Чувствовал свою полную безнаказанность. Еще бы! Разве можно бояться какого-то… Жабика! – Сашкино лицо опять исказила судорога прошлых переживаний.
Леня помолчал немного, а потом опять спросил:
– А про моих родителей с коньяком откуда узнал?
– Удивляюсь, что ты, Пивоваров, ничего не помнишь и, соответственно, не можешь сопоставить события. Впрочем, ты меня никогда не замечал. Я для тебя пустое место.
– Ладно тебе, – отмахнулся Леня. – Скажи, как узнал?
– Прошлым летом, в отличие от того… – Сашка опять нервно дернулся. – Такая жарища стояла, что весь город был на пляже, у Петропавловки. Я, знаешь, тоже. И даже в ментовку попал вместе со всеми вами, как свидетель драки. Изо всех сил упирался, чтобы не идти, но все было бесполезно: чуть ли не за шкирку приволокли.
– И что? – удивился Леня. – Летом мы только восьмой класс закончили. К нам в школу ты еще не перешел…. Как ты мог меня узнать или тем более моих родителей?
– Да нас с тобой вместе расспрашивали… или… как там у них называется… допрашивали. Мы даже по очереди одной ручкой объяснение писали. Неужели не помнишь?
– Да… пожалуй… – вынужден был согласиться Леня. – Что-то такое вспоминается… У тебя еще была ярко-красная футболка? Фирмы «Nike», кажется?
– Вот-вот! Именно ярко-красная. Аж фирму футболкину помнишь, а меня нет. Удивительное дело!
– Ну хорошо, допустим, все так и было. А родители?
