Червь.
– Это не он… – Лицо Решетиловой по цвету напоминало Юлькино в тот момент, когда мама решила начать откармливать ее американскими витаминами.
– Ну тебя, Анжелка! – отмахнулась Оксана. – Я понимаю, в это трудно поверить, но никуда не денешься. Все доказано. Он признался. Обещал отдать мне мое золото.
– Нет, это не он, клянусь тебе! Сашку заставили все взять на себя! – со странной горячностью почти прокричала Решетилова.
– С чего ты взяла? – Оксане было совершенно непонятна эта Анжелкина взволнованность.
– Мне так кажется…
– Нет, Анжела, ты просто не знаешь… Это давняя история. Я здорово виновата перед Сашкой.
– Ты?? – вся фигура Решетиловой изображала вопрос.
Оксана вкратце, щадя Семенова, рассказала подруге про поход на стройку и про Жабика.
– Жабик какой-то… – в задумчивости протянула Анжела – При чем тут Жабик? Я ничего не понимаю, – и она закрыла лицо руками, будто собиралась зарыдать.
– Не расстраивайся ты так! – погладила подругу по плечу Оксана. – Мне надо расстраиваться. Так стыдно…
– Ты-то здесь при чем? – удивилась Анжела и отняла руки от лица. Оксана увидела, что она совершенно не собирается плакать. Наоборот – глаза ее сузились, как бывало всегда, когда Решетилова отваживалась на какое-нибудь решительное действие. И Оксана решила это предупредить:
– Анжелка! Я тебя прошу, никуда не ввязывайся, а то наломаешь дров, как всегда. Все уже и так решилось…
– Решилось? – усмехнулась Анжела. – Ошибаешься, подруга! Все еще только начинается!
– Ну, вообще-то… ты, конечно, права: нам всем придется иначе строить свои отношения с Сашкой. Особенно мне… Прямо не знаю, как и вымолить у него прощения… какими словами…
– Прощения? Совсем с ума сошла?
– Ничего не сошла… Понимаешь, мы с Жабиком, то есть с Сашкой, в детстве дружили, потому что дружили наши родители. Мы часто ходили друг к другу в гости. Я одно время даже думала, что он мне брат какой-нибудь троюродный…
– Почему ты раньше не говорила об этом?
– Какая же ты непонятливая, Анжелка! Прошло больше четырех лет! Сашка страшно вырос с тех пор и так изменился… Ты даже не представляешь, насколько… Я, когда узнала про Семенова, специально достала наши фотографии… ну… выпускные из начальной школы. Помнишь, нам потом их еще в альбомчик переплели, синенький такой, с золотыми буквами?
– Ну!
– Так вот, на них я и себя-то с трудом узнала – одуванчик с бантиками.
– Допустим. Ну… дружили вы… И что дальше?
– А дальше мы поехали в тот лагерь, и я… – Оксана вздохнула. – И я его… предала.
– То есть?
– А то и есть, что предала! Я же сказала: над ним все издевались, и мне стало стыдно, что я с ним знакома. Я сделала вид, что не знаю его. Ума не приложу, как я могла… Ни разу не заступилась. Даже смеялась вместе со всеми, а девчонкам рассказывала про него всякие гадкие истории.
– Врала, что ли?
– Нет… просто преувеличивала, переворачивала. Разве ты не замечала, что при желании можно извратить любую информацию и приспособить ее к обстоятельствам?
– Что-то я за тобой, подруга, до сегодняшнего дня не замечала подобных качеств.
– Я же говорю, что сейчас сама не могу понять, как тогда до такого докатилась. Когда мы в то лето вернулись из лагеря домой, я под всякими предлогами отказывалась ходить к Семеновым в гости. А потом наши родители почему-то раздружились, и Сашка Жабик исчез из моей жизни, как мне казалось, навсегда.
– Может быть, это всего лишь совпадение?
– Какое же тут может быть совпадение? – не поняла Оксана. – Жабика и нарочно не придумаешь…
– Да я про другое… Может быть, ваша с Сашкой история сама по себе, а шантаж и золото – история совсем другая?
– Нет, Анжела! Про Юлькин грех со словарями никто, кроме Сашки, знать не мог. Никто из нашего класса в дом к Акимушкиным больше не ходит.
– С какими еще словарями?
– О-о-ой! – протянула расстроившаяся Оксана и закусила губу, поняв, что проболталась.
– Колись, Ксанка! Все равно уже начала! Не бойся, никому не выдам. Юлька мне подруга, и я хочу знать, за что та сволочь могла так мстить ангелоподобной Акимушкиной. Мне это обязательно надо знать, понимаешь? Потому что, если он и к ней… с этим… я его задушу собственными руками! – лицо Решетиловой побелело от гнева.
– Знаешь, Анжела, я рада, что ты так близко к сердцу принимаешь Юлькины проблемы, потому что, честно говоря, не думала, что ты к нам с ней так хорошо относишься. Ладно, я расскажу тебе, что с Юлькой приключилось, тем более, что это не такой уж великий грех. – И Оксана рассказала Анжеле про испорченные словари.
– Ничего не понимаю, – мотнула головой Анжела. – Откуда он узнал? Зачем Юлька ему рассказала? Чем он ее взял? Вот дурища! Сказала бы нам! Набрали бы денег!
– Она ему ничего не рассказывала, но эти дурацкие словари у нее в комнате лежали под стопкой газет. Ума не хватило уничтожить следы своего преступления. Там Сашка и мог их увидеть.
– Сашка?
– Ну да!
– Если так, то мы с тобой тоже могли бы их увидеть, но почему-то не увидели!
– Может, мы их и видели, только внимания не обратили. А Семенова не зря Книжным Червем зовут. Он от книг, да еще таких толстых, как энциклопедия, сам не свой. Заинтересовался наверняка.
– Да, похоже, что это не он… – пробормотала Решетилова.
– Ну, как же не он, когда он! Я тебе битый час вдалбливаю! Какая ты непонятливая! Больше некому!
– Ну и сволочь же тогда этот ваш… Жабик! В любовь с Юлькой играл, а сам…
– Я с тобой согласна, что хорошего во всей этой истории мало. Более того, в ней вообще все отвратительно, но… Знаешь, Анжелка, мне кажется, что, несмотря на этот кошмар, Сашка Юльку все-таки любит. Да и Юлька его тоже, потому из шока никак и не выйдет. Страдает, плачет. Но, мне кажется, она его простит. Мы еще через несколько лет на их свадьбе погуляем, вот увидишь!
– Никогда бы такого не простила, – жестко заключила Анжела.
Леня Пивоваров долго караулил Феклистова, чтобы он остался один без своего приятеля Кирилла Сергеева. После «пары», которую Сергеев получил за контрольную по математике, Надежда Ивановна оставила его после уроков ее переписывать, и Лене наконец удалось встретиться с Димкой один на один.
– Димас! – Леня догнал Феклистова почти у самого его дома. – У меня к тебе пара вопросов.
Димка внимательно посмотрел на Леню, ожидая продолжения разговора, и тот спросил:
– Скажи, пожалуйста, как ты относишься к Доренко?
Феклистов замер на месте и глянул на Пивоварова такими дикими глазами, что стало ясно: Леня попал в самую десятку, в самое яблочко.
– И давно ты на него батрачишь? – спросил он.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – выдавил из себя Феклистов.
– Все ты понимаешь. На чем он тебя подловил?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – продолжал упорствовать Димка.
– Брось, Димас! Я хочу тебе помочь. Нам еще больше полугода до выпуска из девятого вместе учиться. Неужели ты собираешься все это время перед Борькой прогибаться? Свихнуться же можно и дойти до суицидных настроений!
Феклистов смотрел в сторону, нервно теребил замочек «молнии» на куртке и молчал.
– Хочешь, я скажу, что ты для него делаешь? – спросил Леня и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ты решаешь ему контрольные по математике, а, может быть, еще и «домашки» за него делаешь! Я угадал?
Феклистов кивнул, по-прежнему не глядя на Леню.
– Но почему, Димка? Чем он тебя прижал, не понимаю. Ты же нормальный парень!
Феклистов наконец повернул лицо к Пивоварову и нехотя сказал:
– Этим и прижал… тем, что я нормальный и на подлость неспособный. Он все очень хорошо рассчитал.
– Расскажи, Димка, – попросил Леня. – Догадываюсь, что это не очень приятно, но… Понимаешь, надо с этим кончать, потому что… ну, словом, ты не один… пострадавший…
– Не может быть! – ужаснулся Феклистов.
– Оказывается, может. Так что рассказывай, я никому не скажу, честное слово.
– Дело в том, – все-таки не очень уверенно начал рассказывать Феклистов, – что не так давно Надежда Ивановна со мной прорабатывала задания городского тура олимпиады по математике. Узнала откуда-то… Я не хотел! Ты мне веришь?! – Димка заглянул Лене в глаза, и тот тут же утвердительно кивнул. – Я бы мог это все сам решить, но не хотел ее обидеть. Ей казалось, что она для меня такую жертву приносит… на сделку с собственной совестью идет…
– А Доренко случайно об этом узнал?
– Не случайно. Многие были тогда в классе. Надежда Ивановна не скрывала. Ей казалось, что мы все свои люди, ну… вроде… как одна семья. Все заодно. Глупо, конечно, так думать, но она же всех нас любит…
– Ты это понимаешь? – удивился Леня.
