Бакхед-Спрингз
Оказалось, что Донна упаковала большую часть содержимого его платяного шкафа, и, развешивая лишнее обратно, он подшучивал над ней:
— Я вижу, ты не прочь отделаться от меня. Должен тебя огорчить: я еду не на месяц и даже не на неделю, а всего на пару дней. Ты и правда хочешь от меня избавиться?
— Разумеется, — сказала жена. Она подошла сзади, обняла его за талию и нежно прижалась к спине.
Он ухитрился забросить крючок вешалки на перекладину, повернулся к ней и заключил ее в объятия, ласково глядя ей в лицо.
— Мм-ма, — сказала она, со смаком целуя его.
— Я тоже так думаю, — вернул он поцелуй.
Они целовались долго и нежно. Это был замечательный вечер. Джонатан был таким послушным, что Джек решил отложить разговор с Донной о возможностях лечения повышенной раздражительности и агрессивности мальчика. В последнее время он собирал информацию об этом. Нужна диета. Зерно. Грубая пища. Молочные продукты. Кажется, еще что-то. Ах да, обращать внимание на симптоматические сигналы. Он смотрел видеопленки о детях, чьи поступки походили на поведение их приемного сына. Но делал это глубокой ночью, тайком.
Они уложили ребенка спать и закончили сборы Джека в Техас.
— Тебе действительно надо ехать? — спросила она.
— Я не знаю, — вздохнул он. — Может быть, и не обязательно, но поездка, я надеюсь, сдвинет нас с мертвой точки в деле Тины Хоут. Нельзя же тянуть расследование до бесконечности Начальники изведут нас нагоняями. Да их можно понять: вездесущие журналисты — эти крестоносцы телевидения, печати и радио не дадут им ни дня покоя.
— А как ты относишься к тому, чтобы немного заняться мною? — прошептала она ему на ухо.
— Положительно, — улыбнулся он, и их губы жарю слились. Он никогда не мог пресытиться ею. Высокая, красивая грудь, чуть торчащие вверх соски, как на обложках журналов для мужчин, совершенный бюст юной фотомодели. Груди твердые и высокие, каждая увенчана налитой, зазывающей вишенкой. Длинные шелковистые волосы и — самое главное, самое лучшее — ее походка, восхитительно женственная, естественная и притягательная. Джеку казалось, что, будь его воля, он и вовсе не вылезал бы из ее постели.
Изящество жены до сих пор внушало ему изумление. Он редко встречал женщин настолько естественных и всегда любовался ее пластичными движениями. Он любил ее свободную манеру держаться, смелость в любви. Его восхищенный взгляд постоянно следовал за ней, что бы она ни делала. Приятно было смотреть, как она ходит, бегает или уютно сидит на софе. Он любовался ею спящей, еще не совсем проснувшейся и разнеженной, как ребенок, оживленной, отдыхающей. Его возлюбленная была фантастически женственной, абсолютно открытой в выражении своих чувств. Но при этом оставалась вечной тайной, от которой у него все еще перехватывало дыхание.
— Что? — спросила она.
— Я говорю, что никогда не увянут розы на твоих прелестных щечках, дорогая, — промурлыкал Джек.
— Я люблю тебя, — ответила Донна.
— Хмм. — Он улыбнулся и немного отодвинулся, чтобы лучше видеть ее. Если бы можно было выразить словами, что он чувствовал в этот момент! От нежности у него перехватило горло. Она была одним из самых прекрасных созданий природы. Наравне с радугами, закатами, океанами и заснеженными полями. Изысканно совершенное, прекрасное и пленительно женственное.
Что знаменитый испанский художник называл самой совершенной формой? Яйцо? Или горизонтально расположенную восьмерку — знак бесконечности? Греческую букву? Или перехватывающий дыхание абрис женской фигуры в виде буквы S — самой совершенной линии природы? Знаменитая S груди и ягодиц.
Джек Эйхорд проследил мысленным взором плавную, удивительно теплую линию под просторной одеждой жены.
— Твоя S просто великолепна. Тебе это известно? — спросил он.
— Твоя S тоже не так уж плоха, — ответила Донна.
И они бросились в объятия друг друга, стремясь утолить ненасытную страсть.
Техас
Помещение полиции Амарилло сияло первозданной чистотой. Маловероятно, чтобы в таком месте сохранились записи двадцатилетней давности. Работа по убийце-Мороженщику велась тогда следователями явно поверхностно. Чем дольше Эйхорд изучал документы, тем больше убеждался в своей правоте. Небрежная техника расследования, неряшливое оформление бумаг и совершенно халатная работа с главным подозреваемым. Ничего похожего Эйхорд еще не встречал. Во всяком случае, такое впечатление складывалось спустя двадцать лет после этого так называемого следствия. Самое грубое упущение заключалось в том, что ни в компьютерах местного отделения, ни в Главном управлении не оказалось даже фотографии или словесного портрета подозреваемого несовершеннолетнего Артура Споды. Выяснилось, что документы сгорели во время пожара. Впоследствии подозрения признали ошибочными, и дело закрыли.
— Враки, — сказал Джеку мужчина в кабинете шерифа. — Я помню, один старый сотрудник из отдела убийств рассказывал мне, как однажды прорвало трубу и водой залило целый кабинет с деловыми бумагами. Естественно, они потом просто выбросили все материалы.
— Так вы говорите, что в местных органах нет ни портрета, ни отпечатков пальцев подозреваемого в серии убийств?
— Никаких документов, — подтвердил мужчина.
Эйхорд поблагодарил его, еще раз поговорил с сотрудником отдела сексуальных преступлений, который навел его на след убийцы, счастливо избегнувшего наказания, и решил съездить в Вегу, город, где прошло детство Споды.
Спустя полчаса он уже был на окраине города, и щит с надписью «Вега» мелькнул на обочине шоссе. Местность напоминала ему крайний Юг, где жилые районы соседствуют со столетними магнолиями, растущими вдоль шоссе. Сейчас их увядшие опадающие листья лишь наполовину затеняли дорогу. Вид у этих больших, мелькающих в окнах машины деревьев был весьма неопрятным.
Плакаты уверяли водителей: «Иисус любит вас» и «Иисус умер за вас». Кто-то написал на торце шлагбаума над путями: «Верьте Иисусу». Эйхорд проехал мимо медленно двигающегося почтового вагона с наклейкой на буфере, предлагающей вам нажать на гудок, «если вы любите Иисуса». Просто какой-то библейский край.
Но скоро это впечатление исчезло. Он миновал похожие на мини-акрополь большие каменные опоры, за которыми начинался огромный товарный тупик. Вдоль путей тянулись тюки спрессованного хлопка. Часто встречались хлопкоочистительные машины, но их становилось все меньше, и вскоре они совсем исчезли. Эйхорд проехал мимо лачуг сезонных рабочих, денежной обменной конторы, какого-то салуна и рекламных щитов кока-колы. Все в запустении. Зеленые, как лягушки, листья плавали на поверхности стоячей придорожной воды. Военный гараж и галантерейный магазин. Закрыты. Укромное, увитое плющом кафе. Пусто. Ничто не нарушает тишины.
Пруд среди деревьев. Над ним низко склонились ивы. На поверхности воды цветут лилии, плавают тысячи рогозов, золотники, еще какие-то водяные растения. Полустершийся знак над подземным кабелем.
Жалкие остатки города без будущего. Заброшенный клочок Америки, которым не интересуются даже агенты по торговле самой дешевой недвижимостью. Ураган раскидал мощные дубовые ветки по дорогам, но
