Когда ступор прошел, я смахнул с глаз сле-зы и наконец обрел возможность видеть. Стаканы гостей были пусты, они си-дели, настороженно глядя на меня.
– Ну, так… – произнес я, откладывая огрызок. – Кажись, вы думаете себе, не этот ли невесть откуда взявшийся родственничек прибил старика, чтобы получить его наследство? Ась?
– Вылазь! – передразнил старейшина. – А что еще, по-твоему, ми-лок, мы должны себе думать?
Гробовщик промолчал, а Дерт, сын Дарта, согласно кивнул.
– Ну, хочу сказать, что тут того наследства – кот напикал. Я еще не осматривался, но, кажись, таких пустых домов в округе полно, выбирай любой и живи. А из-за мебелишки, посуды и бочонка с капустой убивать никого не станешь…
Старейшина покачал головой.
– Это ешо неведомо. Неведомо, чего у Хита в подполье да под перинами схоронено. Он был хитрющим стариканом и себе на уме. Мы-то этого не знаем, а ты, може, чего и прознал…
– Ничего не прознал. Я вообще тут впервой и родственника видел всего пару раз, давным- давно.
– То ты так говоришь…
– Ну, а потом…
Дверь открылась и появился лекарь – кучерявый вислоусый дядька неопределенного возраста. Взоры присутствующих обратились к нему.
– Так что? – спросил старейшина.
Лекарь медленно сел, почесал затылок и с непонятной интонацией произнес, потупив глаза и нервно теребя мундштук слухательной трубки:
– Никаких внешних повреждений.
– А шо ето значит? – осведомился гробовщик.
– Это значит, что его никто не бил, не колол, не резал, не кусал, не колотил головой и другими частями тела об стены и даже не царапал…
– Ага… А чего ж он тады того… навернулся-то?
– Смерть от сердечного удара.
– Тоже от сердца? – удивился Дерт, сын Дарта. – Как и кузнец?
– Как и кузнец, – подтвердил лекарь.
– То есть ты точно можешь сказать, что вот этот парниша… – ста-рейшина повел в мою сторону тонким носом… – никакого касательства к евонной смерти не имеет?
Лекарь покосился на меня.
– Могу.
– Никакого? – уточнил старейшина.
– Ну, ежели только Хит не помер от радости, когда его увидал.
Все как-то сразу расслабились, а Дерт, сын Дарта, заулыбался и даже подмигнул, давая понять, что с самого начала не сомневался во мне.
– Так я пойду, – сказал лекарь, вставая. – Делов еще…
– Стой! – позвал старейшина, внимательно наблюдавший за ним. – Чего это с тобой, Мицу?
– Со мной? – лекарь растерянно поковырял в ухе мундштуком. – Да нет, ничего.
– Так «да» или так «нет»? Я не думаю, что этот вот парниша мог тебя подкупить – я тебя знаю, да и не было у него на это времени. Значит, что-то другое. Выкладывай, чего такой смурной?
Лекарь повел плечами, еще раз ковырнулся в ухе и наконец спросил:
– Сколько, по-вашему, этому Хиту было годов?
Старейшина развел руками.
– Скоко годов? Ну, не знаю…
– Годов восемьдесят… – вставил гробовщик.
– Да, може около того. Постарше меня, значит.
– Ну вот. А организм у него, как все равно у сорокалетнего дядьки.
Я насторожился, внимательно вслушиваясь в разговор. Это стано-вилось интересным.
– То есть как? – не понял Дерт, сын Дарта. – Ты че несешь, Мицу?
– 'Че-че'! Ниче! – осерчал лекарь. – Че есть, то и несу! Я, конечно, только снаружи ошшупал, без вскрытия трудно определить, но все ж таки… Не могут быть у восьмидесятилетнего старикана… даже у семидесятилетне-го старикана такие… сохранившиеся внутрешние органы. Я вообще-то его плохо знал, да и видел редко… Он пил?
– Пил! – подтвердил гробовщик, почему-то заметно возбуждаясь. – Пил, так шо с того? А кто щас не пьет, кто не пьет? Жизня такая пошла… вредная. Я сам, редко правда…
– Нишкни! – приказал старейшина, и гробовщик, сопя сгреб со стола бутыль и разлил самогон по стаканам. Лекарь продолжал:
– Значит, пил и тем вред организму приносил. Должен был выглядеть еще старшее своих годов… А он… Ну, неизъяснимый для на-учного знахарства факт! Не понимаю!.. – махнув рукой, лекарь встал и покинул кухню.
– Какую-то ерунду Мицу гутарит, – высказался Дерт, сын Дарта.
– Ну, лады…– старейшина взял стакан, и это послужило сигналом – мы все, презрев слова лекаря о вреде питья для внутрешних органов с точки зрения научного знахарства, выпили. – Значит он сам помер. А почему мы должны верить, что ты его родич?
– Договорить не дали… – проворчал я, вытаскивая из нагрудного кармана сложенный вдвое лист пергамента. – Нате, читайте!
Старейшина извлек очки в проволочной оправе с толстыми линзами, водрузил их на нос и принялся читать вслух:
'Внук мой, Уиш Салоник!
Надеюсь, письмо сие найдет тебя в городе Чеппле, где ты, как я знаю, проживаешь. Пишет тебе дедушка твой, урожденный Хуансло Хит. Обитаю я сейчас в селении Беляны, что на восточном берегу океана Сапфо, близ речки (ныне – болота) Длины, неподалеку от города Базика. Поселился тут давнень-ко и владею каменным домом с прилегающим к нему садом, а также кое-каким капитальцем. Люди тут хорошие, не злые, а особо выделяются благородством душ тутошнее на-чальство, старейшина и голова.
Чувствую я, Уиш, что здоровье мое ослабло, сердце побаливает, голова кружится иногда, верно, грядет мой смертный час. Других родичей у меня окромя тебя нет, так что приезжай, поживи со стариком, по-радуй меня на склоне лет, а как придет неминуемая кончи-на, так и вступишь во владение каменным домом с прилега-ющим к нему садом, а также кое-каким моим капитальцем.
Ты уж уважь старика, приедь.
Твой премноголюбящий X. X.'
Ниже стояли число и подпись. Старейшина бросил пергамент на стол и глянул на меня поверх очков. В этих очках, линзы которых почти достигали размера блюдец, вид у него был потешный.
– А ты, значит, и есть Уиш Салоник?
Я протянул ему другой пергамент, где, как в давешнем тюремном свитке, который читали стражники, сухим конторским языком была описана моя яркая натура, а дальше говорилось, что имеющий оную натуру и податель сего дей-ствительно является Уишем Слоники, – и все это было скреплено гербовой печаткой городской конторы Его Пресвятейшества. Описание ста-рейшина тоже прочел вслух, все время поглядывая на меня поверх очков.
– Ну что, теперь поверили? – спросил я. Оба пергамента взял сначала гробовщик а затем Дерт, сын Дарта, причем последний рассматривал их с умным видом, держа вверх тормашками.
Старейшина осведомился:
– И давно ты письмо получил?
– Да уж месяца два будет.
– Ну? – старейшина забрал пергамент и внимательно осмотрел его. – Интересно… число над подписью старое старое, но чего ж тады…
