Он ухмыльнулся.
— Так или иначе, но мы прогрессируем.
Фицдуэйн начал было смеяться, но боль ужалила его с новой силой, и он замолчал, задыхаясь. Правда, он почти сразу пришел в себя.
— Мы по природе своей очень ненадежный народ.
Теперь уже Кэтлин звонко расхохоталась. Стоявший на часах в коридоре рейнджер услышал этот смех и позавидовал Фицдуэйну: было бы очень неплохо завалиться сейчас на койку за компанию с миловидной сестрой. Потом он припомнил все, что видел своими глазами, все, что слышал о ранениях Фицдуэйна, и рассудил, что он, пожалуй, не поменялся бы с ним местами.
Кэтлин вышла из палаты минут через десять, на лице ее все еще была улыбка. Она выглядела даже спокойнее, счастливее, чем в начале своего дежурства. Тогда, изучая ее лицо на экране монитора, прежде чем пропустить через пост безопасности, рейнджер готов был поклясться, что недавно она плакала.
В его переговорном устройстве прозвучала команда, и он откликнулся на нее, нажимая и отпуская клавишу передатчика в особой, определенной на сегодняшний день последовательности. Затем он сосредоточился на рутинной процедуре, установленной генералом для того, чтобы предотвратить еще одно нападение. Солдату не требовалось лишний раз напоминать, что молния может ударять столько раз, сколько понадобится: три года назад рейнджер был среди тех, кто помогал снимать осаду замка Фицдуэйна, и понимал, что раз уж человек занимается борьбой с терроризмом, значит, он постоянно подвергается опасности.
Проще говоря, либо ты убивал своих врагов, либо рано или поздно они приканчивали тебя.
Генерал Шон Килмара — а быть генералом (наконец-то!) оказалось исключительно приятно — подумал, что Фицдуэйн выглядит прескверно.
С другой стороны, он выглядел намного лучше, чем три недели назад. Исчезло ощущение того, что глядишь просто на некое вместилище трубок и лекарств или на придаток электронных машин. Фицдуэйн теперь был больше похож на человеческое существо, правда, на человеческое существо, склеенное из кусочков. Иными словами, Хьюго напоминал недоделанного Франкенштейна.
Фицдуэйн был бледен, он страшно исхудал и был сплошь забинтован, залеплен пластырем и подключен к капельницам и прочему медицинскому оборудованию, однако он уже мог сидеть, а в его серо- зеленых глазах снова появился огонек жизни. Это не могло не радовать Килмару. Кроме того, Фицдуэйн начал говорить, а это было уже не так хорошо. Хьюго был довольно сообразительным и расторопным человеком; каждый его вопрос означал много работы. И, как правило, имел последствия.
— Кто и почему? — спросил Фицдуэйн.
— Как насчет “доброго утра”? — поинтересовался Килмара. — Я, между прочим, еще даже не присел.
Он демонстративно пододвинул к кровати кресло и, усевшись в него, принялся рассеянно ощипывать кисть винограда, лежащего на тумбочке у кровати Хьюго.
Килмаре было любопытно, насколько тяжелым окажется разговор с больным человеком. Как правило, генерал встречался и разговаривал с совершенно здоровыми людьми. Тот же самый человек, уложенный на больничную койку по какой-либо серьезной причине, становился совершенно другим. Полностью, до неузнаваемости, менялась система ориентиров и ссылок. То же самое можно было сказать о солдате на поле боя: пока он оставался в строю, он мог оказывать огневую поддержку, и ценился за это. Раненый солдат терял мобильность, превращался в статиста на театре боевых действий, просто в досадную помеху или обузу. Как ни печально, но дело обстояло именно так, и с этим уже ничего нельзя было поделать, как и со многими другими неприятными событиями, которые сплошь и рядом происходят в человеческой жизни.
Казалось, что Фицдуэйн не подпадает под общее правило. Может быть, он и был похож на то, что кошка наложила за диваном, но мозг его продолжал работать ясно и четко.
Килмара считал, что его друг — пожалуй, единственный близкий друг за исключением Эделейн, которая была его женой и которую поэтому можно было не принимать в расчет в этой иерархии ценностей — пошел на поправку. Врачи, между тем, продолжали давать неопределенные прогнозы.
Одно было бесспорно — выздоровление будет медленным. Так всегда бывало после ранения из мощного оружия. Еще во Вьетнаме они говорили, что “проникающее ранение в грудь — это способ, которым мать-природа сообщает тебе, что ты серьезно пострадал”. Хьюго был ранен дважды, и это сказывалось.
— Шон… — сказал Фицдуэйн. В тоне его голоса было что-то особенное.
Его голос настиг Килмару, когда тот набил полный рот винограда: генерал очень любил виноград, особенно переспелый, чуть забродивший. Проглотив ягоды, Килмара категорично сказал:
— Никаких речей, приятель, а то я покраснею. Фицдуэйн некоторое время молчал.
— Похоже, я позабыл упомянуть об этом, — сказал он после долгой паузы. — Спасибо тебе…
— Ты действительно хотел сказать именно это? — недоверчиво осведомился Килмара. — Только это, и ничего больше?
Генерал ухмыльнулся.
— Откровенно говоря, нам повезло. Относительно, конечно, но повезло.
Фицдуэйн приподнял брови.
— Все это вопрос будущего, — заметил он. — А теперь давай-ка вернемся к нашей работе. Мои друзья в белых халатах почти прекратили кормить меня пилюлями и тыкать иглами, поэтому я вполне в состоянии связать воедино одну-две мысли. Но эти мои первые мысли не очень-то приятные. Я хочу знать, кто за этим стоит. Ты, быть может, поймал кое-кого из этих исполнителей-марионеток, и это хорошо, но это не главное. Нам необходимо выследить и взять за хобот того, кто тянет за ниточки.
В палату вошли две сиделки. Они принялись обрабатывать Фицдуэйна прежде, чем Килмара успел ответить. Потом его попросили подождать в коридоре. Когда Килмара вернулся, Фицдуэйн выглядел бледнее, чем раньше, но подушки его были взбиты, и постель выглядела аккуратнее.
Килмара в свое время лежал в госпиталях из-за ранений, из-за малярии, а также в силу еще нескольких причин. В результате у него сложилось впечатление, что медики из персонала частенько путают приоритеты, стараясь щегольнуть перед врачами состоянием своих подопечных. При этом больным подчас некогда бывало даже передохнуть между процедурами. Несмотря на это, Килмара питал слабость к медсестрам; большинству из них он мог простить очень многое.
Его внимание снова переключилось на Фицдуэйна. Накануне ему коротко объяснили, что пациента нельзя волновать и что любой ценой следует избегать стресса. А Фицдуэйн, пользуясь тем, что количество поглощаемых им лекарств наконец-то снизилось до разумных пределов и что он может теперь ясно соображать, буквально рвался немедленно начать расследование.
Да, в сложное положение он попал. Прямо не знаешь, как поступить.
— Хьюго, — сказал Килмара. — Ты уверен, что уже можно?… Все же ты еще довольно слаб.
Фицдуэйн смерил его долгим и жестким взглядом, глаза его блестели.
— Шон, — сказал он, отчетливо выделяя каждое слово. — Они чуть не убили Бутса. Я своими глазами видел, как из раны на его затылке текла кровь. Я подумал, что он убит. В следующий раз так и может оказаться на самом деле. Не надо со мной миндальничать. Ты мой друг. Помоги. Эти… — он замолчал, дрожа от слабости и от чувств, нахлынувших на него. -…Этих мерзавцев необходимо найти и уничтожить. Я сделаю это, с твоей помощью или без тебя, но сделаю.
— Найти и уничтожить.
Чеканная формулировка боевого приказа всколыхнула память Килмары. В Конго Фицдуэйн был молоденьким лейтенантом, но его первое разведзадание закончилось безжалостным уничтожением противника. Потом были другие задания, новые доказательства его сообразительности и умения управлять смертоносной силой. У Хьюго оказался врожденный талант к ведению войны, унаследованный им от предков.
Килмара заговорил, старательно выбирая слова, боясь усугубить возникшее напряжение.
— В ударной группе, которая напала на тебя, было три человека. К сожалению, все они убиты. Документы, которые при них обнаружили, оказались фальшивыми. Одежда была куплена недавно, и ничего
