и музыкальное оборудование перекочевало в фургон. Я вспомнил о том времени, когда играл в бесчисленных группах, полагая, что регулярная погрузка-выгрузка усилителей и клавиш однажды завершится песней, которая станет хитом номер один. Сейчас оставалось утешаться мыслью, что когда диск 'Рекламная классика' станет платиновым, я закажу для него рамочку и поставлю на каминную полку. Хотя, наверное, стена в сортире – более почетное для него место.
Наконец, все вещи перекочевали в фургон. Я покончил с уборкой комнаты, поставил под раковину ведро с чистящими средствами, постаравшись произвести при этом побольше шума, и с грохотом задвинул под кухонный шкаф пылесос, но никто из моих соседей и не подумал взглянуть в мою сторону. Делать было больше нечего. Ну, вот и все. Наступил момент, когда пора сказать запоздалое 'прощай' увядшей юности.
Джим сидел за столом, безуспешно пытаясь разобраться, как пользоваться записной книжкой мобильного телефона, а Пола так и распирало от раздражения: он едва сдерживался, чтобы не предложить Джиму вслух почитать описание. Саймон развалился перед телевизором, изучая голевые моменты футбольных матчей. Он смотрел не какую-то памятную игру, где гол имеет историческую ценность, а мешанину голов из различных матчей, вырванных из контекста и оттого утративших весь смысл. Спортивный эквивалент 'Рекламной классики'.
– Ну вот, – смущенно пробормотал я, утрируя значимость мгновения исключительно ради того, чтобы скрыть ощущение этой самой значимости.
Хоть я и понимал, что этих парней вряд ли можно назвать моими близкими друзьями, но они могли бы сделать небольшой усилие над собой и попрощаться как полагается.
Когда экспедиция Скотта[36], преодолев немыслимые трудности, возвращалась с Южного полюса, капитан Оутс решил пожертвовать собой – чтобы не быть обузой для своих товарищей. И он сделал вид, будто ненадолго вышел из палатки – в туалет. Может, капитан Оутс и поделился бы, что уходит умирать, но он не хотел видеть, как его друзья безразлично пожмут плечами и пробубнят: 'Ну ладно, до встречи'.
– Ну ладно, до встречи, Майкл, – пробубнил Джим, когда я наконец собрался выйти навстречу леденящему урагану полноценной семейной жизни.
– Да-да, пока, – сказали Саймон и Пол.
Я помялся у порога. При мысли, сколь чудесна была моя жизнь в этой квартире, меня охватила грусть, и я едва сдерживал слезы, но остальные хранили безразличие и невозмутимость. Ясное дело – детей-то у них еще нет, и все чувства лежат под спудом.
– И последнее, – сказал Саймон.
– Да? – с надеждой подхватился я.
– В названии какого футбольного клуба нельзя закрасить ни одной буквы.
– Что?
– Ты же иногда закрашиваешь дырочки в буквах, например, 'а' или 'о'. Так вот, назови единственный клуб английской или шотландской футбольной лиги, а названии которого нет закрашиваемых букв.
– Саймон, более бессмысленного вопроса я никогда не слышал. – И помолчав, я услышал собственный голос: – А что это за клуб?
– Подумай.
– Нет, глупость какая. Я даже думать не буду, зачем тратить на это время и силы?
– Ладно, – сказал Саймон, – тогда до встречи.
И он опять уставился в телевизор.
– Ну, а в се-таки – что это за команда?
– По-моему, ты сказал, что тебе неинтересно?
– Да, неинтересно, это бессмысленная информация. Типичный уровень разговора в этом доме. Тратить часы на рассуждения о том, что не имеет ровный счетом никакого значения. А потому, Саймон, умоляю, скажи, в названии какой команды нельзя закрасить ни одной буквы.
– А ты догадайся.
– Ну я просто подумал, что раз такой вопрос возник, ты, быть может, скажешь?
Саймон посмотрел на меня с равнодушной улыбкой.
– Нет.
Повисла пауза.
– Ну, тогда я пошел.
Я мешкал в дверях.
– Ладно. Увидимся, – пробормотали остальные.
– Я понял!
– Молодец.
– Можно мне хотя бы убедиться, что я думаю о том же клубе, что и ты?
– Конечно. На какой клуб ты подумал? – спросил Саймон, прекрасно зная, что я не имею ни малейшего понятия о правильном ответе.
– Да ладно тебе, что это за клуб?
– Неважно, – сказал он, не отрываясь от телевизора.
– КПР! – выпалил я наугад.
– Неплохо. Если не считать того, что 'Р' можно закрасить.
– А, ну да.
Я сел за кухонный стол и принялся выдавать названия малоизвестных футбольных клубов, но мне лишь говорили в ответ, что в 'Бери' можно закрасить 'Б', 'е' и 'р', а в 'Ист-Файф' можно закрасить 'а' и 'ф'.
Спустя пару выпитых бутылок пива к нам заглянула Моника, и узнав, что я съезжаю с квартиры, повисла на телефоне. И вскоре толпа, собиравшаяся завалиться в ночной клуб, завалилась в квартиру, нагруженная бутылками вина и банками пива. Моника в два счета организовала прощальную вечеринку, о которой я втайне мечтал, надеясь, что ее устроят мои соседи по квартире.
К девяти часам собралось человек сорок, все хлебали дешевое красное пойло из кофейных чашек и дрыгались под песенки, которые мне следовало знать. А я говорил направо и налево, что мне чертовски приятно, когда слышал: 'А, ты тот самый парень, который уезжает. Спасибо за вечеринку'. В каком-то смысле эта прощальная вечеринка была вехой в моей жизни, своеобразным посвящением в отцовство. В те часы меня занимала одна-единственная неотвязная мысль. Я думал не о том, правильно ли поступаю; и не о том, буду ли я счастлив – нет, к сожалению, я напряженно гадал, у какого клуба английской или шотландской футбольной лиги нельзя закрасить в названии ни одной буквы… Я не мог выкинуть этот чертов вопрос из головы, мне хотелось поскорее о нем забыть, но я угодил в ловушку. В этот знаменательный вечер, когда я вдруг очутился в центре внимания, мне не дано было насладиться триумфом, ибо я лишь делал вид, что слушаю, а сам лихорадочно просеивал в мозгу десятки футбольных клубов из низших дивизионов.
– Так куда ты переезжаешь?
– Фулхэм! – радостно вскрикивал я.
– В Фулхэм?
– Нет-нет, не в Фулхэм.
– Почему нет?
– Потому что в нем есть буква с дырками.
Я скромно танцевал в девять и чуть менее скромно – после двух бутылок пива. Затем мне пришло в голову, что, возможно, имелись в виду прописные буквы. Я с облегчением решил задачу. Довольный собой, я подскочил к Саймону.
– 'Эксетер-сити', – самодовольно заявил я.
– Буквы 'е' можно закрасить.
– Нельзя, если они прописные.
– Верно, но 'Р' все равно можно закрасить.
Я помолчал и задумался.
