всей своей жизни. Я посматривал на Пола, который в своем углу беззвучно шевелил губами, подпевая 'Виллидж Пипл'. И все же я был слишком скован, чтобы упоенно отплясывать под классику гомосексуализма[37]. Я снова посмотрел в угол и увидел ошарашенное и возмущенное лицо Саймона, которому что нашептывал на ухо пьяный Пол.
Чуть позже ко мне подошла Кейт и сказала, что ей и в голову не приходило, что 'другой человек', которому я сохраняю верность, – мужчина. Теперь она понимает, почему я не хотел с ней спать. Думаю, она нашла в этом утешение. У меня не было сил снова все отрицать, а потому я просто поблагодарил Кейт за понимание и улыбнулся. Вероятно, я больше никогда не увижу этих людей, поэтому, если им нравится считать меня педиком, к чему их разубеждать?
Спустя несколько часов добровольной трезвости губы мои, растянутые в веселой улыбке, отчаянно ныли, а сам я скорбно наблюдал, как все остальные благополучно растворяются за пьяным горизонтом. Кто-то уходил, кто приходил. Я прощался и здоровался, но все давным-давно забыли, по какому поводу вечеринка, так что я решил, что поступлю не слишком невежливо, если незаметно улизну.
Я вел арендованный фургон сквозь лондонскую ночь и вскоре оказался на мосту Ватерлоо – на границе двух моих жизней. Я разглядывал реку, величественное мерцание башни Канарской верфи, Сити – к востоку от меня и Лондонский Глаз[38] – к западу. Вот и Олдвич с рядами тел, съежившихся в картонных коробках. Лондон напоминал мою жизнь. Издалека выглядит роскошно, а вблизи понимаешь, насколько здесь все хреново.
Вот и родной дом. Разгружаться было слишком поздно; фургон оснащен сигнализацией и парой висячих замков, поэтому я не особенно боялся оставлять его до утра. Дом окутывали темнота и покой, я тихо проскользнул в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь. После рождения детей Катерина стала спать очень чутко, так что я передвигался на цыпочках, стараясь не слишком сопеть.
На кухонном столе лежала видеокассета – Катерина не забыла записать мою любимую передачу. Хотя я стараюсь об этом не распространяться, но ничто так не смешит меня, как лабрадоры, заехавшие на скейтборде в плавательный бассейн, или малышня, застрявшая в унитазе. В углу стоял штатив с видеокамерой – должно быть, Катерина собралась снять детей.
Я вытащил из холодильника пиво, устроился в гостиной, предупредительно приглушив звук до едва слышимого уровня, и вознамерился хорошенько посмеяться над бедами других людей.
Первый сюжет был явно постановочным: люди, изображая, будто не видят, куда идут, при полном параде маршировали в реку. За свои потуги они получили пять тысяч фунтов, которых хватит на новую видеокамеру, так что дай им бог удачи. Затем дети смущали народ своей патологической честностью. Маленький мальчик сообщил очень толстой женщине: 'Ты большая жирная свинья'. А когда его одернули, он с нескрываемой обидой ткнул в нее пальцем и возмущенно сказал: 'Но она же большая жирная свинья…'
Потом следовало роскошное венчание. Жениха спросили, согласен ли он, чтобы эта женщина стала его законной женой, и он радостно ответил, что согласен. Невесту спросили, согласна ли она, чтобы этот мужчина стал ее законным мужем, она слегка занервничала и попыталась что-то вымолвить. Сейчас упадет в обморок, подумал я. За милю чувствовал, что так и случится. И ошибся. Один прихожанин, сидевший в пятом ряду, внезапно вскочил, размахивая маленьким приемником, в восторге запрокинул голову и завопил: 'ГО-О-О-ОЛ!'
Я так ржал, что, наверное, разбудил всю улицу, не говоря уж о Катерине. Я перемотал кассету и посмотрел сюжет еще раз. Во второй раз я ржал так же сильно. Потрясающе. Люблю эту передачу. Ведущему этот сюжет тоже понравился, но он посулил, что следующий будет еще смешнее. Сейчас посмеемся, подумал я, и в предвкушении глотнул пива. Но тут изображение пропало, и я подумал: 'Только не это – она испортила запись'.
Оказалось, что ничего она не испортила.
На экране появилось мрачное лицо Катерины. 'Ты подонок! – прокричала она в объектив. – Ты лживая, себялюбивая, трусливая, ленивая, завравшаяся скотина! Ты хочешь жить отдельно от меня и детей? Ты хочешь иметь свое 'собственное место'? Ну так получай же его, засранец. Убирайся к черту!'
Я бросился наверх. Наша кровать была пуста. В детской пусто. В шкафу Катерины – пусто. Часть игрушек и детской одежды тоже исчезла. В спальне царил порядок пустого гостиничного номера. Я стоял посреди комнаты и ошеломленно озирался. Мой разум пребывал в свободном падении. И вдруг, совершенно неожиданно, меня озарило. 'Гулл-сити'. Ответ на вопрос Саймона – 'Гулл-сити'. А от меня ушла жена и забрала с собой детей. Мой брак рухнул. 'Гулл-сити'. Ну, конечно же.
Глава девятая
Куда ты хочешь сегодня пойти
– А это комната детей, – сказал я отцу.
Он перешагнул через ненужные мягкие игрушки и оглядел осиротевшую комнату Милли и Альфи.
– Очень симпатично, – сказал он. – Мне нравится, эти облака на потолке… Это ты их нарисовал?
– Э-э… нет, это… Катерина.
– А.
Вряд ли я мог вообразить, что буду показывать отцу квартиру без Катерины и детей.
– Вот здесь спала Милли, а здесь спал Альфи.
– Да, понятно. А кто это на пуховике?
– На одеяле? Барби, – недоуменно ответил я. Я жил в доме, где Барби поклонялись более ревностно, чем в Ватикане – деве Марии. И мне стало не по себе, что в мире есть люди, которые никогда не слышали о деве Барби. – А вон там Кен.
– Кен – это муж Барби?
– Ну, мне кажется, они не женаты. Кен просто ее приятель. Или, может, жених, кто их знает.
Повисло неловкое молчание.
– Вообще-то они уже лет тридцать встречаются, так что если Кен еще не поднял этот вопрос, Барби пора бы и забеспокоиться.
И я выдавил нервный смешок, но отец, похоже, не уловил шутки. Может, сейчас не самое подходящее время для шуток на тему брака и супружеской верности. Мы немного постояли, отец силился изобразить к детской повышенный интерес.
– С тех пор, как Катерина от меня ушла, я здесь ничего не трогал, – проговорил я жалобно. Слишком жалобно.
Отец задумался.
– Ушла? По-моему, ты говорил, что она забрала машину.
Никто лучше престарелого родителя не умеет обратить внимание на самую несущественную деталь.
– Ладно, не ушла, а уехала.
– А ты где был?
– Грузил барахло из своей квартиры, чтобы перевезти его сюда.
Еще одна задумчивая пауза. Что-то его тревожило – но вовсе не крушение сыновьего брака.
– Так как же она взяла машину?
– Что?
– Как она взяла машину, если ты грузил в нее вещи?
Я изнуренно вздохнул, давая понять, что этот вопрос не имеет отношения к делу.
– Я нанял фургон.
– Понятно. – Пару секунд отец обмозговывал этот факт. – Выходит, ты знал, что ей понадобится машина, чтобы отвезти детей и вещи к своей матери?
