открыл снова, бар был пуст и в то же время шумел как никогда. Оставались только два альбиноса и одна красивая женщина, которую я не заметил раньше. На дальнем столе лежали две пары темных очков. Первый, человек с распухшим глазом, его компания, похожая на него, высокая пара и два человека с белыми глазами, все куда-то исчезли. В самом баре стало тихо, все примолкло за исключением ветра, едва посвистывавшего под потолком, как будто где-то прошел ураган, оставшийся незамеченным.
— Куда все ушли? — спросил я альбиноса.
Прекрасная женщина улыбнулась мне. Альбинос завертелся, заерзал, встал на ноги и открыл мешок. Женщина сбила меня с толку своей улыбкой. Альбинос вдруг набросился на меня и накрыл мешком. Я боролся и сопротивлялся, но они мастерски затолкали меня в мешок и завязали его, поймав меня, как зверя. И пока я отбивался руками и ногами, я слышал все звуки мира, голоса всех людей, которые были в баре. С воодушевлением они говорили на нелюдских языках, словно размечая карту похода в далекие земли. Охваченный страхом, неспособный двигаться, окруженный темнотой и трупными запахами мешка, я закричал:
— Политики! Политики украли меня!
Но голос мой был еле слышен, как будто я кричал во сне. И даже если бы я закричал громовым голосом, никто бы меня не услышал.
Они пронесли меня по многим дорогам, неся за плечами в мешке. Они переворачивали мешок на грудь, передавали с плеча на плечо, и мешок все сильнее и сильнее сжимал меня. Я слышал грохот грузовиков и машин, беспорядочный рыночный гвалт. Все время я пытался освободиться, как пойманный зверь. Но чем больше я боролся, тем туже они стягивали мешок, пока у меня и вовсе не осталось свободного места, чтобы развернуться. Мои ноги были рядом с головой, и шея была согнута так, что вот-вот могла сломаться. Я не мог дышать и боролся уже со своей паникой, которая накатывала на меня волнами. Пустота смерти предстала передо мной. Я закрыл глаза. Когда я их открыл, ничего не изменилось. И я уснул странным сном, в котором фигура нашего короля, в золотом великолепии, возникла передо мной и тут же исчезла. Духи-спутники запели у меня в ушах, приободряя меня тем, что скоро я к ним присоединюсь. Я не мог избавиться от их пения и сам не был уверен, что хуже: быть завязанным в мешке и унесенным незнакомыми людьми в неизвестном направлении, или слушать, как духи-спутники оркеструют мои испытания своими сладкими и мучительными голосами.
Когда мои силы иссякли, и я уже ничего не мог делать, я воззвал к нашему великому королю и сказал:
— Я не хочу умирать.
Я еще не успел закончить, как фигура короля снова возникла передо мной; у него было лицо карлика. Я перестал слышать звуки снаружи, кроме разбивающихся волн, струящейся воды и причитания птиц. И вдруг вспомнил о перочинном ножике, который подарил мне карлик. Я обыскал свои карманы, обыскал мешок, но не смог ничего найти. Мой страх стал невыносимым. И затем пришло спокойствие. Я сдался. Я принял свой жребий.
В мешок сочилась вода. Я подумал, что меня забрали в подводное царство, где, говорят, живут особые духи. Пока я пытался выплюнуть воду изо рта, я почувствовал, как что-то твердое, словно замороженная рыба, стукнуло меня по голове. Это был перочинный ножик. Не теряя времени, я начал разрезать мешок. Ткань была очень грубой, и хотя вода немного смягчила ее, у меня ушло немало времени, чтобы разрезать мешок, и когда я сделал это, мир снаружи был черен, как на дне колодца. Я упал в воду с брызгами.
— Мальчик убежал! — донесся крик.
Было очень темно, река была самой ночью, вода обжигала холодом. Я, не двигаясь, скрывался под водой. Затем почти беззвучно я поплыл назад к берегу, чувствуя себя в своей стихии.
Я продирался через камыши и болотные тигровые лилии, переступал через перекрученные корни мандрагоры, кишащих угрей, и когда ступил на мягкий илистый песок, я побежал, что есть мочи, и вскоре достиг главной дороги. Было очень темно; я был голодный, мокрый, потерянный и вокруг себя слышал голоса, порочные голоса моих духов-спутников, завывающих в печали. Я бежал до тех пор, пока дорога не стала рекой из голосов, и каждое дерево, машина или человек стали говорить со мной, коты перебегали мне дорогу, а люди со странными ночными лицами понимающе смотрели на меня. На перекрестках на меня свирепо оглядывались какие-то встречные люди, и казалось, они вот-вот набросятся на меня. Всю ночь я ото всех спасался бегством.
Дорога была бесконечной. Одна дорога вела к тысяче других, на повороте она превращалась в тропинку, которая выводила на грязный тракт, который становился улицей, заканчивавшейся авеню, и потом заводила в тупик. Везде посреди старого мира возносился к небу мир новый. Рядом с лачугами и цинковыми хибарами высоко и неприступно вырастали небоскребы. Строились мосты; полуотстроенные эстакады были похожи на лестницы в небо или на видения будущего, когда автомобили будут уметь летать. Строящиеся дороги были запружены тяжелыми машинами. Тут и там прямо под звездами спали ночные сторожа, повесив тусклые лампы — свое единственное земное освещение.
Луна была круглая и большая и казалась лицом грозного короля. Меня утешало ее присутствие. Во мне рос ужасный голод по осмысленному направлению, по маминому лицу и запахам Папы. Я проходил мимо керосиновых ламп дремлющих уличных торговцев.
— Маленький мальчик, куда ты идешь в такое время? — часто спрашивали они меня, но я никому не отвечал. Я все брел и брел, пока мои босые ноги не покрылись ранами. И затем, идя во мраке потерянности, я увидел перед собой рассеяный свет — крошечную луну размером с человеческую голову. Я пошел за ней, и она вела меня по многим дорогам. И когда я пришел в район, который был мне чем-то знаком, ноги отказались мне служить, и я упал прямо на дороге. Я подполз к ближайшему дереву и между его гигантских корней, которые вздымались над землей, заснул под присмотром убывающей луны. Меня донимали москиты. Навязчивые муравьи жалили ноги. Но я все это проспал, видя во сне пантеру.
Когда я проснулся, луна все еще была в небе, как призрак, который отказывался уходить под напором дневного света. Занималась заря. Надо мной с озадаченными лицами стояли несколько человек.
— Он не мертвый! — закричал один из них.
Я быстро встал; они пошли на меня, широко раскинув руки, и я бросился бежать от них. Занимался рассвет, я бежал вместе с солнцем, скакавшим по небу. Воздух становился жарче, песок под ногами стал теплым; женщины в белых балахонах из новых церквей Африки звенели в колокольчики и кричали спящему миру, что он должен пробудиться и покаяться. Я миновал пророков, выходивших из леса с росой и листьями на волосах, в их бородах запуталась паутина, в глазах их стояли видения. Я прошел мимо волшебников с мачете, поблескивавшими на утреннем солнце, они приносили на заре в жертву красных петухов, быстро бормоча на неисхоженных тропинках заклинания в рифму. Также я проследовал мимо рабочих, которые рано проснулись и с лицами, подернутыми сном, шли через туман, уничтожаемый солнцем, к своим гаражам и автобусным стоянкам.
Мои ступни бодро переступали по тропинке. Роса омыла мне лодыжки. Голод иссушил губы. Торговцы новостями трубили сквозь зарю на своих рожках, объявляя просыпавшемуся миру о недавних скандалах на арене политического насилия. Трудолюбивые женщины города, неся на головах корзины ароматных перченых кушаний, разжигали аппетиты мира своими сладкими голосами. Дорожные черви лакомились кровавыми порезами моих ног.
Я подошел к знакомому месту; страстно муэдзин призывал к молитвам исламский мир. Я свернул за угол и пошел по тропинке, и когда она превратилась в большое шоссе, ко мне побежали трое мужчин в голубых халатах. Я прыгнул в буш, побежал между деревьев и крикнул в лес, который ответил мне эхом. Птицы вспорхнули с веток, и стайка слетела с верхушки дерева. Я оставил позади мужчин, но продолжал свой бег, так как мне казалось, что мир полон существ, которым по разным причинам от меня что-то было нужно.
На лесной дорожке я внезапно наступил на тарелку с дорожными жертвоприношениями. На блюде были разложены большие куски жареного ямса и рыбы, тушеные улитки, политые пальмовым маслом, рис и орехи кола. Осколки тарелки и маленькие косточки застряли в моих ступнях. Потекла кровь. Я был такой голодный, что съел все, что было отдано в жертву дороге, но через какое-то время живот у меня свело, и меня окружили видения дорожных духов, голодных и раздраженных. Мои ноги продолжали
