— А правда, Илай, — вступила Мирна, — кем ты там был?
— Партизанил потихоньку. Может, пойдем уже?
— В брянских лесах? — заинтересовался Ронни. — Или во вьетнамских джунглях?
— Мы идем, или у нас здесь гнездо? — проворчал я.
— Идем-идем, — Мирна встала. — Ты не ответил, Инсилай.
— Ничего интересного. — Мне совсем не хотелось предаваться воспоминаниям.
— Так я и поверил! — усомнился Ронни. — Погулял, небось, на все деньги.
— И даже в кредит. — Угадал Рональд, земная жизнь была бурной.
Мы пошли через лес, преодолевая выпирающие из земли корни и кучно произрастающую колючую гадость. Мирна не унималась:
— Так где же ты партизанил? Расскажи, нам интересно.
— В Кордильерах. — Далась им моя предволшебная отработка. Сегодня я бы предпочел про что- нибудь повеселее.
— Так вот почему отец делал такой акцент на латиноамериканские революции! Оказывается, он тебя туда отправил, — ухмыльнулась Мирна. — Ну, раскрой страшную тайну, кем ты там колдовал- бунтовал?
— Что ты ко мне привязалась? — разозлился я. — Кем поручено было, тем и бунтовал.
— Ты что же, прошлого стыдишься? — удивился Ронни.
— Чего мне стыдиться? — возмутился я. — Про меня на Земле до сих пор легенды ходят.
Мне вспомнилась моя земная каторга, и настроение мое ощутимо испортилось. В Кордильерах тоже были леса, по которым мы отступали от вооруженной до зубов армии. Нас предавали друзья, враги молились о нашей смерти. Голод, жара и жажда были постоянными попутчиками. Сегодняшнее положение не многим лучше, разве что друзья не предают. Но еще не вечер.
— Patria o muerte
Я вздрогнул, раненая нога взвыла болью, дышать стало так трудно, что пришлось остановиться, чтобы справиться с выдохом, в груди засвистело, как в кузнечных мехах. Что за черт, не думал, что воспоминания так крепко сидят во мне. Там, в Боливии меня душила астма, рейнджеры ранили в ногу… Проклятые лучники ухитрились попасть практически туда же. Только на этот раз я имел право на самоизлечение, и астма меня не домогалась, видать, заработал себе некоторую поблажку за предыдущие страдания. Какой-то порочный круг.
— Что с тобой? — испугался Ронни.
Только сейчас я понял, что стою, прислонившись к дереву, и судорожно глотаю воздух, рука зажимает несуществующую рану чуть выше колена, а сердце колотится так, будто вот-вот выскочит из груди. Я выпрямился, кое-как отдышался и сказал:
— Чтобы раз и навсегда закончить этот разговор, сообщаю для особо любопытных. Кто еще раз привяжется ко мне с расспросами о Боливии, получит по шее. Невзирая на пол и возраст.
— Что это ты за колено схватился, живая легенда, тауровских лучников вспомнил?
Я не успел ответить, как Мирна восторженно вскрикнула:
— Ух ты, догадалась! Если я правильно помню, ты и правда плохо кончил, господин, нет, товарищ Че. Как там у Вас сегодня отношения с мировой революцией? В первый раз, помнится, вас загнали в горы, ранили в ногу и взяли в плен. Сперва пытали, потом расстреляли. Я ничего не забыла из вашей славной биографии?
— Зато я сократил срок земной отработки почти втрое, — буркнул я, — а то бы по сей день там ползал.
— Смотри-ка, история ходит по кругу, — хмыкнула Мирна. — Пока ты наводил смуту в Ваурии, ты уже успел попасть в плен, получить выстрел в ногу и прошвырнуться по горам. Программа почти выполнена. Слушай, а руки тебе в прошлой жизни отрубили живому или уже мертвому?
— Какого черта! — взорвался я.
— Хоть знать, к чему готовиться. Ты не балуешь разнообразием. А в Альваре про тебя тоже легенды сложат, не сомневайся.
— Я не собираюсь умирать в Ваурии. Да и нет у них ни автоматов, ни рейнджеров.
— Зато полным-полно золотых стрел и лучников, — напомнил Ронни. — Хватит, чтобы расстрелять тебя дюжину раз.
— И не пытал меня никто, — немедленно открестился я от приписываемого мне героического прошлого. Что-то уж больно лихо все повторяется. — Так, избили немного для острастки.
— А, ну тогда это тоже уже было, — успокоил Рональд.
На этой оптимистической ноте мы с ним вывалились на дорогу прямо в объятья патруля. Мирна, на ее счастье, замешкалась в лесу и удовольствовалась ролью зрителя. Эта парочка юных историков так заморочила мне голову, что я забыл повзрослить Рональда. Как пить дать, стража сейчас придерется! Так и есть. В спину мне уперся клинок меча:
— Ты арестован, старик! — гаркнул начальник караула. Один из стражников схватил Ронни за руку: — А ну стой!
— За что? — прошамкал я, не поднимая глаз. Черт бы побрал Мирну с ее расспросами! Забыл я за всей этой болтовней про Ронни, тут же и попались. Мало меня жизнь учила.
— А ты не знаешь. За нахождение в окрестностях Альвара с мальчишкой, не достигшим положенных по закону пятнадцати лет, — сообщил командир.
— Заблудились мы, — загнусавил я как можно жалостливее, — его мать умерла, веду его в Баффало к бабке, я знаю закон, мы пытались обогнуть Альвар лесом, — самозабвенно врал я. — Простите нас, это больше не повторится.
— В Ваурии нет прощения преступникам! — подозрительно торжественно сказал начальник этой шайки. — А всякий нарушивший закон — преступник, ведь так, старик?
— Я заплачу, — сообразил я, лихорадочно приколдовывая в кармане мелкие монеты. От спешки получалось плохо. Стражник что-то заподозрил.
— Вынь руку из кармана! — приказал он мне.
— Пожалуйста, господин. — Слава богу, успел. Вытащил из кармана свеженаколдованные монеты и трясущейся рукой передал их командиру. Деньги мгновенно исчезли в его бездонных карманах.
— Этого мало за двоих.
Вот вымогатель! Черт с тобой, сейчас еще наколдую. Я полез в карман.
— Не смей убирать руки! — приказал начальник стражи.
Ну, как знаешь, значит, без денег обойдешься.
— Но у меня больше нет, господин, — заныл я, — мы люди бедные…
— Мальчишка может идти, — подумав, сказал он. — Тебе на выбор: неделя тюрьмы или дюжина ударов бичом. По паре за день, не дорого. Твое счастье, что ты стар, как смерть. Будь ты помоложе, было бы больше.
Хорошенькое счастье, неделя в городской тюрьме. За это время Таур меня гарантированно вычислит. Нет, не пойдет.
— Тюрьма? За что, господин?
— За нарушение законов великой Ваурии! Скажи спасибо, что не каторга.
— Спасибо. — Провались ты со своей Ваурией и ее законами. Вот испепелю сейчас дармоеда, тогда и поболтаем о законах.
Как назло, появилось подкрепление.
— Отпустите меня, — заканючил я, с усиленным вниманием разглядывая свои босые ноги.
— Молчать! — гаркнул мой взяточник, демонстрируя перед вновь прибывшими служебное рвение. — На колени!
Я поспешно грохнулся на землю, как мешок с костями.
— Что происходит, Ирви?
Ну, не везет, так не везет: Арси собственной персоной. Только советника мне и не хватало.
— Нарушение закона о передвижении с несовершеннолетними, — заискивающе доложил тот,
