— Смотрите там, — предупредил Зартайский. — Если транспорт навернется, всем будет очень плохо.
— Мы понимаем, товарищ полковник, — отозвался лейтенант. — Не навернется ваш транспорт. Тем более что этот тип неприхотлив, проверен в деле, длинных и гладких полос не требует.
— Да, кстати, — вдруг спохватился Зартайский, — а горючки-то ему до своего аэродрома хватит? С учетом незапланированной посадки?
— Должно хватить, — ответил Маканин. — Зоя на компьютере просчитала все возможные модели развития ситуации.
— А, ну если Зоя… Зое я доверяю…
— Как собираетесь реализовывать продукт? — поинтересовался Фокин.
— Есть на примете один бандит, — Маканин отхлебнул глинтвейна. — С ним сейчас работают.
— По плану он должен забирать груз? — уточнил Зартайский.
— Именно. Команда у него лихая — и груз заберут, и пилотов уговорят.
— Но ведь бандиты, — Зартайский засомневался. — Стоит им доверять такое дело?
— Им как раз стоит, — резковато заявил советник. — Они свой гешефт имеют и за него кому хочешь горло перегрызут. Да и тайны хранить умеют почище некоторых генералов.
Фокин в свою очередь выступил с поддержкой советника:
— Верное наблюдение. А уж как они наш Комитет ненавидят — это что-то!
— Ну, если вы так считаете…— быстро согласился полковник.
— Есть еще вопросы? — Маканин потянулся за сигарами.
— Дипломатия, — напомнил Фокин. — Мы еще не обсуждали реакцию дипломатов. И ответные меры в случае ноты.
— Ноты не будет, — успокоил Маканин. — Они не заинтересованы в том, чтобы этот вопрос обсуждался на открытом уровне. В любом другом случае им придется ответить на слишком много неудобных вопросов. И не только им.
— Однако оперативную разработку они начнут?
— Сомневаться не приходится. Они немедленно активируют свою резидентуру в Заполярье. И это нам на руку. Ведь мы будем знать, с какой стороны ждать нападения.
— Да, — кивнул Зартайский. — Если бы еще знать фамилию резидента…— добавил он мечтательно.
— Не беспокойся. Резидент сам к нам придет.
— Тогда всё, — сказал Фокин. — У меня нет больше вопросов.
— Ну что ж, — Зартайский тяжко вздохнул и поднялся из кресла. — Тогда до следующей встречи.
— А может быть, «пулю» распишем? — предложил Маканин. — Времени полно.
— А Владимир играет? — полковник с любопытством посмотрел на Фокина.
— Еще как, — дал положительную рекомендацию советник. — Особенно силен на «распасах». Фокин польщено улыбнулся.
(Санкт-Петербург, сентябрь 1998 года)
Стриженый начинал с низов — фарцовщиком. Территорию работы для него определили вышестоящие «товарищи», и Стриженый (тогда — студент Технологического института Павел Стрижельчик), уважая теневое законодательство, честно промышлял у гостиницы «Москва». Однако бороду сбрить можно, а вот куда мысли девать?! Навечно застыть в статусе мальчика на побегушках не входило в планы Стриженого, его тянуло к большему размаху и к большим деньгам.
Останавливало Стриженого только отсутствие покровителя, заинтересованного в возвышении рядового фарцовщика, а за собственную излишнюю инициативу могли и в Фонтанке притопить. Так что продолжал себе студент Стрижельчик околачивать иностранцев на площади с видом на Лавру и ждал у моря погоды, то бишь подходящего случая, когда можно будет и себя показать, и покровителем обзавестись.
В конце концов случай представился, и, что любопытно, заход был сделан оттуда, откуда Стриженый его меньше всего ожидал. Выглядело это следующим образом. Стриженый попался. Не рассчитал, приклеился не к тому, иностранец поднял вой, и Стриженого повели под белы рученьки в ближайшее отделение милиции. Стриженый, впрочем, был спокоен: не семьдесят пятый год на дворе, а вовсе даже восемьдесят седьмой — отделается предупреждением и штрафом в смешную сумму. Потому в отделении он вел себя нагловато и очень удивился, когда его почти с ходу отправили в КПЗ.
В камере предварительного заключения Стриженый провел сутки и начал беспокоиться. Охрана ни в какие переговоры не вступала, на просьбы пустить к телефону «менты поганые» отвечали дружным ржанием. Кроме того, к Стриженому никого не подсаживали, что было само по себе странно, учитывая извечную перегруженность сортировочных пунктов между свободой и зоной. На вторые сутки в камеру вошел некто одетый в цивильное, с большими темными очками на хрящеватом носу. Охранник принес табурет, некто уселся посреди камеры и, насмешливо глядя на слегка уже заросшего щетиной Стрижельчика, сказал:
— Я не стану читать тебе нотаций, Павел. Ты не из тех, кого можно убедить нотациями. Ты признаёшь только деловые предложения. Что ж, у меня есть к тебе деловое предложение.
Стриженый в те далекие времена был еще довольно глуп и вместо того, чтобы спокойно сидеть и слушать незнакомца в очках, начал плакаться в том смысле, что его арестовали по ошибке, держат в камере в нарушение уголовно-процессуального кодекса, он хотел бы встретиться со своим адвокатом и позвонить домой, сказать мамочке, почему и где задерживается. Незнакомец выслушал этот детский лепет, зевнул, встал и покинул камеру. Не прошло и минуты, как его место заняли двое звероподобных охранников с дубинками. Эти деловых предложений не делали, сразу приступив к тому, что у них, видимо, получалось лучше всего. Когда через полчаса незнакомец в темных очках снова появился в камере, Стриженый заметно поумнел и готов был слушать его хоть сутки напролет.
— Ты недавно в этом бизнесе, — продолжил незнакомец столь неудачно прерванный монолог, — и на тебе ничего серьезного нет. Нас это устраивает. Мы предлагаем тебе свою защиту и долю в прибылях. За это ты будешь делать всё, что я тебе скажу.
Несмотря на острую боль в почках, Стриженый решился уточнить:
— Вы хотите, чтобы я стал осведомителем?
— Нет, — сказал незнакомец. — Осведомителей у нас хватает. Ты будешь заниматься валютными операциями. Но запомни, никто никогда не должен узнать, для кого ты менял.
— А если я откажусь?
— Если ты откажешься, то сядешь прочно и надолго. На зоне теперь нравы крутые. Слышал, как там с «чушками» поступают? А ты будешь «чушком» — гарантирую.
— Но ведь вы сами сказали, что на мне ничего серьезного нет! — плачущим голосом напомнил Стриженый.
— Был бы человек… — незнакомец в темных очках не закончил знаменитую фразу, принявшись вместо этого перечислять статьи и сроки, под которые подпадает студент Павел Стрижельчик. — Статья 156, нарушение правил торговли, один год. Статья 162, занятие запрещенными видами индивидуальной трудовой деятельности, два года. Статья 162, пункт 1, уклонение от подачи декларации о доходах, два года…
Стрижельчик затосковал. Его вербовали, вербовали нагло, и он ничего не мог с этим поделать.
— Я согласен, — выдавил он, сам удивляясь легкости, с какой пошел на сотрудничество с органами.
— И правильно, — одобрил незнакомец. — Распишись вот здесь и обговорим детали.
С непринужденностью дьявола, покупающего очередную душу в обмен на исполнение сокровенных желаний, он извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое лист бумаги и предоставил Стриженому возможность ознакомиться с текстом договора, включающего в себя как права, так и
