нос, требовали к себе какого-то особенного отношения, ругались на смеси английского, русского и своего родного языков, откровенно напрашивались на драку. Терпение Бьернсона лопнуло, когда один из них обратился к нему с просьбой «сгонять в город за травой». Герхард пошел к своему непосредственному начальнику в лице майора Мунка и попросил освободить его от работы с этим конкретным экипажем. Майор Мунк затопал ногами, забрызгал Герхарда слюной с ног до головы и велел заниматься своими прямыми обязанностями и не совать нос куда не следует, потому что это не просто экипаж, это экипаж наших потенциальных союзников на Востоке, их не следует обижать, а, наоборот, следует любить и оберегать с той же нежностью, что и старенькую маму. Бьернсон в сердцах плюнул на пол, чем исчерпал весь свой запал.
К счастью, время потихоньку шло, грузовой отсек «Геркулеса» заполнялся, и скоро ненавистному экипажу предстояло отправиться в путь Заправочная команда закончила последние процедуры и сматывала шланги, красавец транспорт был готов к длительному перелету. Бьернсон суетился тут же, присматривая за подчиненными, и был настолько поглощен работой, что даже не понял сразу, почему и как он вдруг оказался на бетоне взлетно-посадочной полосы, уткнувшись в нее разбитым носом. Сначала он подумал было, что сам споткнулся, но потом тело подсказало — его с силой толкнули в спину. Помогая себе руками, он сел и увидел, что над ним стоят все четверо офицеров из вздорного экипажа и громко, заливисто хохочут. Бьернсон хотел вскочить и дать немедленно сдачи, но вовремя сдержал себя, потому как вспомнил график рейса расписан по минутам, малейшая задержка повлечет штрафы, а спишут все на него — на Герхарда Бьернсона.
Продолжая смеяться, ненавистный экипаж направился к «Геркулесу» Бьернсон встал и, утирая рукавом кровь, текущую из носа, смотрел, как эти четверо один за другим поднимаются по трапу и уходят из его жизни навсегда. Уходят такими же самодовольными, наглыми, какими пришли.
Он дождался, когда раскрутятся винты и транспорт, разогнавшись на полосе, оторвется наконец от земли. А потом лейтенант Бьернсон сказал такое, чего никогда нельзя говорить вслед взлетающему самолету.
— Чтоб тебя сбили! — прокричал он и погрозил небу кулаком.
Вполне возможно, что его желанию вскоре суждено будет сбыться…
Глава восьмая. ОПЕРАЦИЯ «ИСПАНЬОЛА».
Медицинскую комиссию прошли без проблем. Федор Семенович — единственный и незаменимый военврач на всю часть 461-13 «бис» — спросил только:
— Когда последний раз «шило» закладывали?
— Позавчера, Федор Семенович, — ответил Громов, честно глядя военврачу в глаза.
— Побожись! — потребовал тот.
— Так я же безбожник, — со смехом напомнил Громов. — Чернокнижник.
— Знаем мы… — буркнул Федор Семенович, расписываясь в карте. — Летите, соколы.
Погодка тоже не подкачала. Направившихся к ангарам офицеров встретило приветливое и совсем еще неосеннее солнце. Громов заулыбался, щурясь, и Лукашевич отметил, что командир все-таки нервничает — перед обычными вылетами майор всегда был предельно серьезен и собран. Впрочем, и сам Лукашевич нервничал.
Натянув комбинезоны и надев летные шлемы, под веселые прибаутки техников пилоты влезли в кабины истребителей, отработали готовность номер один. Закончив с положенными перед взлетом процедурами, Громов запустил двигатель и вывел «МиГ» в начало взлетно-посадочной полосы.
— Седьмой, — обратился он по обычному каналу связи к командно-диспетчерскому пункту «ближнего привода». — Двести тридцать первый к взлету готов.
Времена «волнушек-боровиков» давно миновали, и позывные снова присваивались в зависимости от настроений дежурного по КДП. Так, позывной «двести тридцать первый» означал, что сейчас в небе Заполярья нет ни одного «МиГа-23» и истребитель Громова будет первым.
— Двести тридцать первый, взлет разрешаю! — отозвался дежурный и после паузы добавил: — Не заиграйтесь там, ребята.
Громов снова усмехнулся и увеличил обороты турбины. «МиГ» разогнался на километровой полосе и, набрав скорость в 90 метров в секунду, оторвался от земли. За истребителем Громова место в начале полосы заняла машина Лукашевича. Через минуту истребитель старшего лейтенанта (позывной — «двести тридцать второй») поднялся в небо, принимая на себя роль «ведомого».
Штурманом наведения сегодня был молодой капитан, недавно появившийся в авиаполку. Появился он не случайно, но об этом в воинской части 461-13 «бис» мало кто догадывался.
— Двести тридцать первый, двести тридцать второй, на связи база, — напомнил штурман о себе почти сразу после того, как истребители набрали высоту. — Как слышно меня?
— Слышу вас хорошо, база, — доложил Громов. — Какие будут распоряжения?
— К проведению плановых учений готовы?
— Готовы, база.
— 'Испаньола [26]', — произнес штурман раздельно. — Повторяю: «Испаньола». Как поняли меня?
— Вас понял, — отвечал Громов. — «Испаньола». Лукашевич внутренне сжался. Слово «Инспаньола» было кодом для начала одноименной операции. Старший лейтенант вспомнил, как господин советник Маканин, закуривая очередную сигару, сообщил им об этом, а Стуколин сразу переспросил: «Почему ДИспаньола»?' — «А вы подумайте», — с непонятным смешком ответил тогда господин советник.
— Азимут — 180, — затараторил штурман. — Удаление — 450. Расчетное время выхода на условную цель — тридцать пять минут.
'Ясненько, — подумал Лукашевич. — Значит, пойдем на крейсерской [27]'.
Он положил «МиГ» на крыло, разворачивая его по азимуту. Солнце теперь было по левую руку, светило ярко, но поляризованное стекло летного шлема не давало его лучам ослепить пилота. Делать было совершенно нечего. Громов, истребитель которого рассекал поднебесье в пятистах метрах впереди и в ста метрах выше, в переговоры с «ведомым» вступать не захотел. РЛС «Сапфир» (радиус действия — 85 километров) пока не отметила ни одной цели в пределах досягаемости. А потому старший лейтенант расслабился. Истребитель сам выйдет к точке рандеву, вмешательства пилота на этом участке полета не требовалось.
Лукашевич подумал, что вот сейчас где-то, под таким же ярким прозрачным небом, неторопливо идет по воздушному коридору тяжело груженный «Геркулес». До сих пор эту машину старший лейтенант видел только на картинках или в виде засветки на многофункциональном индикаторе, но очень хорошо ее себе представлял — тупоносая, с четырьмя турбовинтовыми двигателями под сравнительно узкими крыльями, с характерным срезом фюзеляжа в хвостовой части, там, где находится рампа (наклонная погрузочная платформа) — чем-то смахивающий на знаменитый В-17 [28], но в то же время совершенно на него непохожий.
Мысли Лукашевича изменили направление. Он вдруг вспомнил о том, как их — курсантов второго года обучения, только что вернувшихся с каникул — собрал в лекционном зале подполковник Захаров, особист училища, и довел до общего сведения информацию о произошедшем на днях «сбитии» «Боинга- 747», принадлежащего южнокорейской авиакомпании KAL. Старший лейтенант вспомнил эту лекцию в таких подробностях, словно она была прочитана вчера: жирное, лоснящееся лицо подполковника, его жесты и слова.
«В ночь с 31 августа на 1 сентября со стороны Тихого океана ДБоинг» вошел в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, — Захаров читал по бумажке, его слова громом звучали в притихшей аудитории, — затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин.
