пропуская их внутрь.
— Значит, так, — Стриженый остановился и легонько ткнул командира кулаком в грудь; в глазах у того полыхнула ненависть. — Значит, так, вы купцы, а мы пираты; у вас — груз, а у нас — интерес к грузу. Если вы хотите улететь отсюда живыми, сдавайте груз.
Тут в голове Стуколина что-то щелкнуло. Пираты! Конечно же! Старший лейтенант понял наконец, почему Маканин дал операции перехвата название «Испаньола».
(Он вообще-то всегда был немножко тугодум — старший лейтенант Стуколин. Чисто физические реакции у него на высоте, а вот мыслительный процесс подкачал. Из-за этого он едва не провалил тесты при поступлении в Ейское авиационное училище. Будущим курсантам выдали размноженные типографским способом листки, на которых были изображены циферблаты, общим числом в шесть десятков. Большая часть делений на циферблатах отсутствовала, а некоторые циферблаты были повернуты на девяносто, сто восемьдесят или другое количество градусов в зависимости от фантазий безымянного художника. Зато везде присутствовали две стрелки, одна — часовая, вторая — минутная. Задачей будущего курсанта было определить, какое время отображено на каждом из циферблатов. На весь тест было выделено полчаса: по полминуты на решение одной головоломки из шестидесяти.
Получив свою пачку листков, Алексей Стуколин застыл в ступоре. В то время, когда его друзья, Громов с Лукашевичем, высунув языки и обливаясь потом, усердно заполняли клеточки теста, проставляя время, он с четверть часа сидел без дела, тупо уставившись на непонятные циферблаты. Заметив его нерасторопность, к Стуколину подошел пожилой майор, проводивший тест. «Что-то случилось, молодой человек?» — поинтересовался он участливо. Стуколин поднял на майора глаза и посмотрел виновато. «Я не понимаю, — сказал он. — Я не понимаю, что нужно делать». Майор мог бы забрать листки и указать Алексею на дверь: в том году желающих послужить Родине в рядах ВВС было предостаточно, но вместо этого он только вздохнул, присел рядом, отобрал у Стуколина шариковую ручку и показал, тыча в листок: «Вот здесь есть деления Дтри часа», Додиннадцать часов' и Ддвенадцать часов'. ДДвенадцать' дает нам направление оси циферблата, Додиннадцать' и Ддвенадцать' вместе — сектор часа, эталон. Часовая стрелка находится у деления Дтри'. Значит, имеем третий час. Остается выяснить, сколько минут до трех часов осталось. Где находится минутная стрелка?' — «Я понял! — закричал Стуколин радостно — Часы показывают половину третьего!» — «Правильно, — подтвердил и одобрил майор. — Именно половину третьего». Он аккуратно вписал «2: 30» в клеточки теста и вернул ручку Стуколину. Тот с рвением взялся за дело и успел в срок. Впоследствии, уже будучи курсантом Ейского авиационного училища, Алексей познакомился с добросердечным майором поближе. Выяснилось, что зовут его Аркадий Павлович и он имеет степень кандидата технических наук. В училище он преподавал курсантам высшую математику…)
Командир экипажа норвежского «Геркулеса», выслушав требования Стриженого, возмущенно мотнул головой, словно заупрямившийся гнедой жеребец, и тут его взгляд упал на Стуколина, точнее — на стуколинскую форму.
— Вы! — закричал он. — Вы — офицер! Вы должны подчиняться командованию. Вы нарушаете соглашение! Вы пойдете под трибунал!
— Заткнись, дурак, — велел Стриженый почти беззлобно.
— Нет, почему же, — сказал Стуколин, недобро прищурясь и начиная поглаживать правый кулак. — Пусть говорит.
Но командир экипажа умолк. Понял, видно, что спорить здесь и что-то доказывать бесполезно.
— Ну так что? — напомнил о себе Стриженый. — Будем глазки строить или писать?
Не ясно было, понял командир экипажа норвежского транспорта смысл последней фразы или нет, но он отшатнулся, посмотрел на «пиратов» диковатыми глазами и что-то крикнул в люк на своем языке. Уговорили. Загудели сервоприводы, и рампа грузового отсека со скрежетом стала опускаться. Стоило ей только коснуться земли, как к транспорту, дав задний ход, пристроился первый грузовик. Парни в «косухах» принялись споро разгружать норвежца, передавая коробки по выстроившейся цепочке.
— Пойду осмотрюсь, — сказал Стуколин.
Стриженый рассеянно кивнул:
— Осмотрись.
Старший лейтенант спустился по трапу и обошел транспорт. Его заинтересовало, что же на самом деле везли на «Геркулесе». Резона обманывать пилотов у господина советника Маканина не было никакого, однако принцип «доверяй, но проверяй» его еще в этой жизни ни разу не подводил. Он подошел к рампе грузового люка в самый разгар работ. Картонные коробки, деревянные ящики, металлические контейнеры и матерчатые тюки перемещались один за другим из раззявленной туши транспорта в крытые кузова грузовиков. Часть коробок Стуколин к своему удивлению опознал. Они были большие, довольно тяжелые и обклеенные скотчем. На боках каждой из них красовались надписи:
Опознав немецкий язык, Стуколин вспомнил, как году этак в девяностом-девяносто первом к ним в часть 461-13 «бис» привезли два грузовика таких коробок. В них оказались коробки размерами поменьше, содержащие индивидуальные пищевые рационы солдат Бундесвера. Этими коробками, называемыми так же «гуманитарной помощью», немцы расплачивались с Михаилом Сергеевичем Горбачевым за «освобождение» Восточной Германии. Целых три месяца рядовые и офицеры воинского подразделения 461-13 «бис» лопали консервированную свинину с консервированной же картошкой, запивая это дело растворимым кофе, порошковым лимонадом и подтираясь гигиеническими салфетками.
«Ну и сочетаньице, — подумал Стуколин, разглядывая знакомые надписи. — Транспорт из Норвегии, жратва из Германии, пилоты с Кавказа, а пираты — русские! Блин, жизнь как на Невском проспекте».
Разгрузка транспорта заняла час. Стуколин последним в очереди к рампе стоять не захотел, а велел Жене Яровенко подогнать грузовик и, не сильно церемонясь, растолкал парней в «косухах».
— Так! — объявил он. — Эти, эти, эти и вон те ящики грузим ко мне. И пошевеливайтесь!
Парни заворчали, но ослушаться не посмели: авторитет Стриженого среди них был беспредельно высок. Натовскую амуницию: полевые комбинезоны, палатки, вещмешки и прочее барахло — Стуколин ворошить не стал, а выбрал четыре десятка больших коробок с провиантом от Бундесвера, так, чтобы забить кузов почти до упора, к этому добавил три коробки с мылом и зубной пастой. Потом подумал и взял пару упаковок принадлежностей для полевой кухни.
Женя Яровенко тоже не остался в стороне. Глаза у него при виде такого количества дармового шмотья алчно заблестели. Он читал английские и немецкие надписи на упаковках и что-то там про себя соображал. Губы у него при этом шевелились. Потом он вдруг кинулся к одному из тюков, перетаскиваемых парнями Стриженого, и, вытащив штык-нож, болтавшийся в ножнах на поясе, вспорол грубую ткань.
— Ты че делаешь? — возмутился один из парней. — Типа крутой, да?
Женя его не слушал. Он что-то тащил из тюка, вцепившись обеими руками.
— Спокойно, спокойно, — призвал к порядку Стуколин. — Здесь все свои Делаем общее дело — зачем нам ссориться?
— А че он? — не успокоился сразу парень. — Чё он ваще?
Стуколин подошел ближе:
— Женя, ты чего?
Урча, как кот, дорвавшийся до свежей говядинки, Яровенко вытянул на свет отличную пилотскую куртку — из чистой натуральной кожи и отороченную мехом.
— Это мне, — заявил он с детской непосредственностью. — Мечта, а не куртка.
Стуколина так рассмешила эта чистая в своей искренности радость от бесплатного приобретения
