Двести тысяч... Было в них что-то общее для пришельца со звезд. Наверное, все они, почти без исключений, были еще не существами в полном смысле этого слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного носителя разума. Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Огромное большинство из них было ни в чем не виновато. Дикость их зиждилась на пассивности и невежестве, а пассивность и невежество в каждом новом поколении порождали дикость. Если бы они все были одинаковы, то педипальпы опустились бы и не на что было бы надеяться... но и среди них редко, невыносимо редко, как светлячки в безбрежной пустыне, вспыхивали огоньки неимоверно далекого, но неизбежного грядущего. Вспыхивали, несмотря ни на что. Несмотря на всю их кажущуюся никчемность. Несмотря на гнет. Несмотря на то, что их затаптывали сапогами, травили ядами, насылали эпидемии, разрушали дома... Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно, что в этом мире студенистых тусклоглазых монстров они являются единственной реальностью будущего, что они – фермент, теин в чае, букет в благородном вине... Братья мои, подумал Бигбаг. Я ваш, я плоть от плоти вашей! С огромной силой он почувствовал, что пришел сюда не только как мститель за родную планету, но и как брат, спасающий брата, сын, оберегающий отца...
Он шагнул под темные своды с бьющимся сердцем.
И тут же услышал, как снаружи шумно подъехало и остановилось местное средство передвижения. Хлопнула дверь и застучали неторопливые уверенные шаги...
Это провал, мелькнула первая мысль. Меня идут брать...
Не может быть, мелькнула вторая – и последняя.
Потому что вошедший абориген гнал впереди себя волну незабываемого запаха. Того самого запаха, который исходил от куч желтоватого сахара, в одно прекрасное утро появившихся на окраинах города-гнезда. Первыми, конечно, угощение отведали дети...
Вошедший не видел Бигбага. Зато тот хорошо рассмотрел его со своего места. Выше бедняги Эдгара и заметно шире в брюшке и плечах, на шарообразной щетинистой голове – мясистые отростки-уши и очень маленькие глазки, теряющиеся среди бесчисленных складок кожи. На миг мелькнуло: а не поменять ли оболочку, эта-то попросторнее будет... Мелькнуло – и пропало.
Потому что абориген заговорил:
– Вот вы где, мои маленькие! Расплодились-то как! И бодренькие какие, и толстенькие. Куда же вы так бежите, папочка принес вам гостинчику...
За спиной у него висело что-то вроде баллона с газовой смесью для скафандра, от которого тянулась гибкая труба к чему-то, отдаленно напоминавшему то примитивное оружие, которым на краю ямы размахивал бедняга Эдгар.
– А я еще стишок выучил, специально для вас, – продолжал абориген. – Все ненавидят мандавошек, а мне так жалко бедных крошек! – и он ржаво захохотал.
Бигбаг стоял в недоумении. Если он говорит правду... то откуда этот запах? А если запах мне не мерещится... то получается, что абориген... говорит не правду, а что-то другое? (Переводчик возмущенно загудел, не в силах подобрать слово.) Но так же не бывает!..
Однако именно так и было. Потому что в следующий миг абориген нажал что-то на своем орудии, и из отверстия на конце металлической палки брызнула струя зловонного аэрозоля!
Бигбаг шагнул вперед.
– Что ты делаешь? – даже у переводчика перехватило горло, и произнес он это не грозно, а жалобно.
В углу, куда было направлено смертоносное облако, раздались крики боли и ужаса.
Абориген повернулся к Бигбагу.
– А, Эдгар! Привет. Ты сам-то что тут делаешь? Или это теперь твой склад? Я, честно, не посмотрел, от кого заказ. Ну, для тебя, дружище, я тут им устрою полную Гоморру. Дорогу сюда навсегда забудут, паразиты. Ну, ас тебя за особое мое рвение будет бутылочка 'Будвайзера', окей? Обычно-то мы оставляем один уголок непротравленным, как задел на будущее, чтобы совсем уж без работы не остаться...
Да, подумал Бигбаг, это они верно рассудили. С перспективой. С перспективочкой...
Холодное бешенство уже переполнило его, но каким-то чудом ему пока что удавалось сдерживаться. До этого циничного упоминания о непротравленном уголке.
Потому что сам он и то, что осталось от его семьи, уцелело благодаря такому вот непротравленному уголку. До этой минуты он думал, что имел дело с ошибкой врага. Или с проявлением тайной симпатии. Он испытывал горькую гордость от того, что где-то среди сонмищ врагов у него есть тайный друг, тайный спаситель.
И вот сейчас он лишился последней иллюзии.
– Да, – сказал он, и голос его зазвенел. – Паразиты. Я заметил, что эта планета просто кишит паразитами. Мелкими никчемными тварями, только жрущими и пьющими кровь, которые за всю свою ничтожную короткую жизнь не способны ни на что, кроме как жрать и трахаться, а потом пить кровь и снова трахаться... И при этом – мнить себя хозяевами Вселенной! Не зная, что настоящие хозяева Вселенной – это мы.
– Точно, – сказал абориген. – Ну, так мы договорились? Избавимся навсегда?
– Навсегда, – сказал Бигбаг.
Он вырвал из рук аборигена наконечник шланга и, сильно запрокинув ему голову, вогнал наконечник в глотку. Потом – нажал спуск. Раздалось пронзительное шипение. Абориген задергался, забился...
На груди его одеяния была надпись: 'Мы убиваем их насмерть'. Бигбаг постоял над трепещущим студенистым телом, чувствуя странное опустошение. Месть не состоялась. Всего лишь один из этой бесчисленной своры...
Ничего, подумал он. Все еще впереди.
Вы еще успеете почувствовать на своих губах вкус распыленной в воздухе протоплазмы...
Он обшарил карманы трупа. Благодаря переводчику-телепату он уже примерно знал, как привести в движение трофейное транспортное средство.
На крутом борту четырехколесного экипажа были начертаны те же слова, и Бигбаг усмехнулся про себя. Судьба иронична... Он осмотрел трофей и остался доволен. Места внутри экипажа было достаточно как раз для размещения корабля.
В здании номер 504 по Бэттери-драйв Эдвардс увидел того же пожилого охранника, что и днем раньше. Тот сидел на том же стуле и листал, кажется, ту же книжку комиксов. 'Люди в черном'. Юмористы. Неужели он тоже не тот, кем кажется?
– Как жизнь, дедуля?
Охранник поднял взгляд на Джеймса, опять опустил голову. Секундой позже открылись двери лифта, стоявший там Кей посмотрел на Эдвардса и вопросительно изогнул бровь.
– Да, – сказал Джеймс.
Кей быстро улыбнулся. Эдвардс заметил, как он убрал в карман ту маленькую штучку, которую вчера вертел в руках. Интересно, как охранник вызвал нашего Бэтмэна? Телепаты они здесь, что ли?
На этот раз лифт поплыл вниз.
– Итак, я в деле, – сказал Джеймс. – Здесь творится какое-то запредельное дерьмо, и я должен в нем поучаствовать.
Кей отреагировал тем, что быстро и коротко повел бровью. То ли собирался возразить, но передумал. То ли оценил точность определения. То ли просто был не в духе. Эдвардс уже понял, что, когда этому парню надоедают слова, он переходит на мимику.
– Но перед тем, как ты отправишь меня по суперлучу на 'Энтерпрайз' или в пески Дантуинн, я хочу, чтобы ты усек пару вещей, – лифт шел довольно быстро, и Эдвардс опасался, что не успеет закончить выступление. – Ты меня выбрал за мои способности, так что завязывай со всем этим дерьмом по поводу 'сынка', 'парня' или 'приятеля'. Чтобы ничего такого не было. Усек?
– Как скажешь, чудила, – изрек Кей. – Но я должен кое-что сообщить о твоих способностях. На настоящий момент…
