Стоп! А вот этого я точно не писал. Размер не знакомый, тема та идея не мои. И не читал раньше. Не такой уж я любитель стихов, чтоб чьи-то, кроме своих читать. Или тех, что пихали нам в школе. Кажется, мой внутренний автоподсказчик начал глючить. Вот уже и странные звуки выдавать стaл. Похоже гудят пустые кувшины в стенах старой крепости. Любили древние строители такие приколы.
— Ларт, слышишь?
Машка проснулась и водит рукой у меня перед глазами. Вверх, вниз. Типа, меня кто-нибудь видит?
— Вижу… Слышу, то есть. Чего тебе?
— Ларт, караван идет.
20
Ходьба за караваном здорово напоминает ходьбу за поездом — то же дерьмо под ногами, всякая дрянь, — только через шпалы переступать не надо.
Мы с Машкой опять поцапaлись и молчим. Последние дни только тем и занимаемся — цапаемся, а потом молчим. Караван ушел без нас и Машка не может простить этого. Себе. Она так спешила, что совсем не смотрела под ноги. А гладких дорог в лесу не бывает — не пpoспект, типа. А в лесу после пожара, тем более. Ну, и… Как в том фильме: шел, упал, очнулся — нога бо-бо. Повезло еще Машке, что не перелом.
С вывихом возни — минут пять, не больше. Четыре, чтобы успокоить и подготовить пациента, и еще минyта на работу. С Машкой я часа два возился. И не успокаивал даже, а посмотpеть только просил. Ногу. Я бы не стал так уродоваться, будь она обычной малолеткой или будь поблизости другой врач. Но и к сожалению… Лечить огненную ведьму, то еще удовольствие. «Не хочет сама, так насильно и прямо в ее присутствии?…» С Машкой такой номер не пройдет. Или пройдет один раз. Как с поганками. Которые тоже можно есть. Только раз в жизни.
Пока уболтал, нога у Машки распухла. И синеть начала. Местами. А Машка все идти порывалась. На ней. Ненормальная.
— Ты не целитель, — вопила. — Ты ларт!
— Ларт — не ларт, а лечить yмею
— Ларт не может лечить!
Ларт, может, и не может, а я полжизни не асфальт укладывал. Но Машка ничего понимать и слышать не хочет. «Не целитель» и все тут.
В конце концов я не выдержал.
— Еще раз вякнешь — дам в дыню и семечки посыпятся!
Подействовало.
Посмотрел, вправил вывих и порекомендовал постельный режим, пока опyxоль ни спадет. Стандартная рекомендация, короче.
А Машка на меня так посмотрела — я чуть не задымился. И это вместо благодарности.
— Ты мне глазки не строй! Нести я тебя не стану. Сама пойдешь. Завтра.
Вот так мы и упустили караван.
Но я еще не знал, как мне повезло.
У Машки свои планы имелись на мой счет. Хорошо, я услышал о них потом. А то и вторую ногу ей неходильной сделал бы.
— Ты неправильный ларт. И неправильный целитель, — заявила Машка на следующий день. После того, как я ей палку принес. Чтоб идти легче было.
— Ну, неправильный, так неправильный, — отмахнулся я.
Мне, признаться, ее болтовня была по фигу. После той дряни, сжеванной утром, в пузе так урчало, что я не знал: бежать в кусты сразу или немного погодить.
— Вот догоним караван, и я найду тебе хозяина.
— Зачем?
Кусты подождут, решил я тогда. Не потому, что такой интересный разговор у нас начался, просто не так уж сильно мне приспичило.
— Чтобы хозяин приказывал, а ты выполнял приказы.
— Это с какой же радости?!
Брюхо поддержало мой возмущенный вопль.
— Рабы и слуги должны выполнять приказы хозяина, а хозяин…
— Раб?! Хозяин?!
Кажется, до Машки чегo-то дошло. Она заткнулась и начала пятиться. Уперлась спиной в черный ствол, а дальше ни с места. И страха — ни в одном глазу. Только
— Значит, хозяин?… Что будет мне приказывать?… — навис я над Машкой.
Был у меня недавно такой… «Хозяин», мать его так. И мне досмерти надоели его приказы. Вернее, очень убедительные просьбы. Вроде как: «Этого, Алексей Тимофеевич, надо обязательно вылечить. Уж постарайтесь. И у вас получится. А вот второй ваш клиент может и не пережить операцию: сердце у него слабое, так ведь?»
И это «может» означает «обязательно должен». Тот еще наш
— Я сам буду решать, кого лечить, а кого резать! Без всякого хозяина… Поняла?!
Потом схватил Машку за плечо.
Напрасно я это сделал.
До волдырей или обугливания дело не дошло, но день я этой рукой пользоваться не мог. Одно хорошо: в брюхе все успокоилось. Как бабка пошептала.
A на следующий день Машка опять тот же разговор завела:
— …тебе же будет лучше. Жизнь у слуги легкая: есть, спать и служить.
— Ну, да, легкая…
— Слуге не надо ни о чем думать, только выполнять. А хозяину нужно думать и за себя и за своих слуг.
— Какая тяжелая работа, блин! Прям, до слез мне жалко этого… хозяина.
— Это тяжелая ноша, — вздохнула Машка. Будто насмешки не просекла. — Вот тебе приходилось думать за других?
Напрасно она надеялась, что я скажу «нет».
— Приходилось, и ни один раз.
Взгляд у Машки стал очень внимательным. «Не верю» она не сказала, но… чужих мыслей я пока читать не умею.
— А у тебя был хозяин или слуга? — спросил я. Не все же ей спрашивать.
— Нет.
— Почему это? Мозги у тебя есть. Вроде как…
Меня опять чуть не покусали глазами. Когда-нибудь меня за мой язык… ладно, замнем.
— Я колдунья. Меня учили думать и делать.
— Ну, и…
— И отвечать за свои дела!
Сказано было так, что мне расхотелось болтать. Сразу и надолго.
День прошел в глубокомысленном молчании. Больше мы к теме «раб и хозяин» не возвращались.
И не пытались догнать караван.
Только шли по его следам. А идти по следам каравана… Ну, это я уже говорил.