Тепло как весной. И настроение весеннее. Рюкзачок жратвы, подходящую компашку, и такой пикничок можно было бы устроить!…
— А я первый раз вижу.
— Ну, и…
— Говорят, те, кто их видят, умирают.
— Ага. Про
Машка промолчала, только покосилась на мою правую руку. С ладони так и не сошел след листа. Я вот почти забыл о нем. Не болит, не мешает — ну, и ладушки. Некоторые с родимым пятном живут. На лице. И ничего. А у меня — вроде как след от ожога. Старого. Не сразу и заметишь, если не знаешь, где смотреть.
— Слышь, Машка, надеюсь, хозяин не обидится, что мы на его дом глазели?
— Кто?
— Ну, чарутти, что живет там.
— Чарутти не живут в Долм-И.
— Да? Тогда на фига им этот дворец?
— Чтобы умереть в нем.
— Подожди-подожди, — я перевернулся на спину, закинул руки за голову. Хорошо так, аж глаза закрываются. — А кто мне говорил: «…прожив одну жизнь, они меняют облик…» и все такое?…
— Я говорила. Только…
— Ну, ну…
— Не все чарутти изменяются. Те, кто не хочет, или не может, приходят умирать в Долм-И.
— Ага. И дверь за собой закрывают.
— Откуда ты знаешь?!
Машка присела, склонилась надо мной. Глазищи огромные. И светятся. Днем.
А это что-то новенькое.
— Пошутил я. Пошутил. Чего ты так перепугалась?
— С этим не шутят, ларт.
— Ладно, не буду больше.
— Ларт…
— Чего тебе?
Так не хочется открывать глаза. А Машка аплодирует. Пока тихо и редко. Вроде как шепотом. Но с нее станется и овацию устроить.
— Ларт, уходить надо.
— Зачем?
— Мы слишком близко к Долм-И. Я не знаю, что это за место и…
— Нормальное место. Тихое, спокойное. И совсем рядом с дорогой. Странно.
— До пожара его видно не было. И теперь не всякий увидит. И не всех оно примет.
— Ну, меня оно приняло. И тебя, похоже, не гонит. Так что ложись, расслабься. Глядишь, и хромота твоя пройдет.
Машка подумала немного, и устроилась рядом.
— Ларт, — дохнула мне в ухо.
— Чего?
— А как там? Внутри?
— Странно там. В одни словно тянет. А вот в другие и за деньги лезть не хочется.
— Деньги? А зачем они тебе?
— Ну, блин, ты спросила!… Чего-нибудь полегче спроси.
Что Машка и сделала.
— Последний хозяин Долм-И был целителем, да?
— А мне откуда знать? Может, и был.
— Ты тоже был целителем.
— Почему был? Я и сейчас…
— Сейчас ты ларт. Без хозяина.
Надоел мне этот базар. Про хозяина. И вообще…
— Знаешь, что, Машка! «Спать» была команда!
Машка затихла.
А я еще раз глянул на каменный «скворечник». Здорово он напоминал крымский дольмен. Вообще-то, все эти домики похожи друг на друга. Как по одному проекту деланные. Или как дети одной матери и одного отца. А эти — прям близнецы братья.
Солнце светило на стену, ту, что со входом. Но заходить внутрь мне не хотелось. Может, потом. Как-нибудь. Когда пробки в нем не будет.
ЧАСТЬ 2
22
— Легкого пути, мин.
— И тебе легкого пути, миной, — отозвалась Машка на приветствие.
Это я так думаю, что приветствие. Надеюсь. Не хочется, чтоб после ее слов началась крутая кабацкая разборка. Не то у меня настроение, как для разборки. Да и запахи в кабаке очень уж аппетитные. Я невольно сглотнул, и брюхо тут же громко заурчало, напоминая, что последние дни я кормил его всякой дрянью. Подножным кормом, можно сказать. В другое время я бы и не глянул на этот корм, но когда в пузе пусто, то и горелый прошлогодний орех жратвой покажется. Другие пункты нашего походного меню лучше не вспоминать.
Сытый человек отличается большей брезгливостью и переборчивостью. Но пара недель строгого поста и он сжует что угодно, не заморачиваясь вопросами: Кого это я ем? И почему без соуса?
Машка за эти дни превратилась в ходячие мощи. Я тоже не оброс жиром.
И доказывать сейчас, что я круче крутых яиц, не было ни малейшего желания.
Наверно, кто-то наверху очень любит меня: ничего и никому доказывать не пришлось. Даже когда хозяин кабака обратил на меня самое пристальное внимание.
— Легкого пути, миной. Рад тебя видеть.
Я промолчал. Только кивнул. А чего тут говорить? Мол, я тоже рад и все такое?… Так это по моим голодным глазам видно. Похоже, кабатчик разглядел в них чего-то еще.
— Ты сильно изменился, миной Рид. Я не сразу узнал тебя.
А я не сразу сообразил, что миной Рид — это я. Бывает. Иногда я соображаю быстро, а иногда так, будто пью по утрам тормозную жидкость. Завместо кофе.
Здоровяк-кабатчик радовался моему появлению. Очень активно. А я молча улыбался. Сказать ему, что он обознался? Ага,
Шути с равными себе или с умными.
Слышал я как-то этот совет. Очень неглупый мужик сказал. Вот я смотрел на хозяина кабака и понять пытался: умный он или как. То, что мы разных весовых категорий, — это я сообразил сразу.
Роста я с ним одинакового, но в плечах он шире раза в два, в толщину же — в три с половиной, а то и в четыре. Центнера два в нем. Как минимум. Но назвать мужика жирным, язык не поворачивается. Таким точно жиром обрастают борцы сумо. А какими неповоротливыми и медлительными бывают толстяки, я уже видел. В Японии. В стране, не в кабаке. А как тот кабак обзывался, не помню. По-английски чего-то.
