Николаевич! Привет. Сергей Леонидович беспокоит! Как ты там в своем мелкобуржуазном болоте? Квакаешь? Говорят, у вас там молодые таланты косяками ходят?.. Не ходят. А единичные экземпляры? Тоже нет… А этот, как его бишь… — он прикрыл трубку ладонью и вопросительно посмотрел на меня.
— Акашин, — подсказал я.
— А вот Акашин?.. Нет, за ним ничего нет. Наоборот. Я тут его роман начал читать… — он снова прикрыл трубку.
— «В чашу», — подсказал я.
— …'В чашу» называется. Просто охреневаю!.. И ты тоже? Ну, вот видишь, а то все жалуешься: нет молодежи, нет молодежи… Давай вместе помогать парню! Ты со своей стороны, мы со своей… Уже помог? Молодец! А что там с Чурменяевым?.. Да понятное дело — мразь: за бейкеровскую горбушку отца родного продаст! Хуже Костожогова какого-нибудь… Вот и давай свои кадры готовить! Устукались!.. Как мои близнецы? Растут. Жена-то различает, а я иной раз путаю. Ну, бывай, на пленуме увидимся…
Сергей Леонидович положил трубку, взялся было за стакан пива, но тут на экране снова возникла какая-то суета в штрафной площадке, и он прибавил звук. Опять раздались рев трибун и захлебывающийся голос диктора. Динамовский нападающий вышел один на один со спартаковским вратарем и въяремил мяч точно ему в пах, так что голкипер скрючился и упал на вытоптанную землю.
— Куда катимся? — вздохнул Сергей Леонидович и выключил звук, — Нам бы с тобой этого Акашина на международный уровень вывести. Там их пощупать! Думаю, можно. Вон, Николай говорит, здорово твой паренек сочинил — оторваться не может. А Горынин — профессионал, зря не скажет…
— Других не держим! — ответил я с тихой гордостью.
— Ну ладно. Давай подумаем, как сделать, чтоб на твоего Акишина идеологический противник внимание обратил. Роман — дело хорошее, но тут ход нужен. Скандальчик! История какая-нибудь с легким запашком, чтоб клюнули… Знаешь, как сомов на тухлых лягушек ловят? А мы прикроем…
— Надо подумать.
— Вот и думай! Голова у тебя хорошая. И я тоже подумаю. На Ирискина у тебя есть выход? От этих ирискиных вся информация на Запад ползет. Враги!
— Поищу! — пообещал я.
— Ищи и звони. Не забывай старого друга!
Я встал.
— Вот черт, совсем заработался, — спохватился Сергей Леонидович. — Ты деньгами случайно не богат?
— Небогат, но есть немного.
— Ты уж извини, четвертачок, как обычно! Через неделю отдам…
Я полез в карман.
16. В ОЖИДАНИИ ВИТЬКА
Когда я вернулся домой, Витька еще не было. Я слегка приложился к «амораловке» и сел за пионерское приветствие. Приветствия — мой конек! Сколько я написал их, пожалуй, не сосчитаешь! Не работа — удовольствие. Некоторые специалисты считают, что во всей мировой литературе не более дюжины основных сюжетов, остальное — вариации. Если же говорить о пионерских приветствиях, то существует единственный сюжет, открытый в тридцатые годы. Все остальное — модификации.
Я достал одну из своих предыдущих работ — копии у меня подшиты в специальную папку — и начал перелицовывать. Делается это так. Например, в старом варианте читаем:
Кстати, это было одно из лучших моих приветствий. Рассказывают, еле переставлявший ноги Брежнев даже заплакал от избытка чувств. В результате я не только получил обещанный гонорар, но еще и бесплатную путевку в Болгарию на Золотые Пески. Там у меня состоялся головокружительный роман с черненькой и сладкой, как лакричный леденец, Снежаной из Тырново. Мы отплывали далеко от берега и любили друг друга в открытом море, захлебываясь счастьем и горько-соленой водой. Пожалуй, лучше мне было только с Анкой… Снежана втрескалась в меня по самое некуда. Она все допытывалась, неужели после всего случившегося мы можем расстаться, а я энергично кивал головой, что у болгар, в отличие от всех других народов, означает «нет, никогда!».
Она все время спрашивала, люблю ли я ее больше жизни, а я отрицательно качал головой, что по- болгарски, наоборот, означает «да». Неправда, что лучше всего объясняться с женщинами по-французски. Только — по-болгарски!
Но вернемся к приветствию. Понятно, что со времени написания предыдущего жизнерадостного текста политическая ситуация в стране резко изменилась, и приветствие настоятельно требовало принципиальных коррективов, отражающих новую объективную реальность в Отечестве. Подумав, я пересочинил так:
Конечно, не шедевр, но если чтец-декламатор сделает ударение на последнем слоге — «Сергеевич», — сойдет. Работа шла радостно и споро, но впоследствии, когда текст был уже готов и сдан заказчикам, возникли трудности. В частности, с этим четверостишием. И хотя я к тому времени сбежал в Семиюртинск, меня там разыскал — через Сергея Леонидовича — идеолог Журавленке, как раз курировавший это приветствие.
— Не пойдет! — крикнул он сквозь междугородный телефонный треск. — Вы игнорируете новые реалии общественной жизни. И потом, что это еще за «Сергеевич»? А производили впечатление сообразительного человека. Надо переделать!
Реалии к тому времени, не без моей помощи, действительно изменились: завыли свежие ветры и объявилась перестройка. Пришлось напрячься:
Новый вариант я переправил в Москву с Эчигельдыевым, вызванным на какое-то совещание. Через день снова позвонил рассерженный Журавленке:
— Вы что-то недопонимаете! Где новое мышление? И как вообще можно обращаться к генеральному секретарю по имени? Срочно переделать!
