зарплату и прочие выплаты новыми купюрами. И дальнейший путь этих денег проследить… не представляется возможным.
- Я не считаю себя большим знатоком в следственных делах, - сказал Осецкий, кажется, впервые сделавшись серьезным, - но, на мой невежественный взгляд… Я, конечно, извиняюсь… Вы находитесь на ложном пути.
- Интересно, а о каком, собственно, пути вы говорите? - усмехнулся Юферев.
- Да все эти серии, номера… Несерьезно. Ну установите, что деньги выплачены мясомолочному комбинату. И что? Или же, к примеру, их получил завод железобетонных конструкций. И что? На следующий же день деньги распыляются среди тысяч людей.
Юферев выслушал Осецкого с уважительным выражением лица, а когда тот замолчал, согласно кивнул головой. Он понял, что его деликатно поставили на место и посоветовали задавать свои вопросы в другом месте. В банке, дескать, ему делать нечего. Некоторое время Юферев внимательно рассматривал свои ладони, будто по линиям на них пытался определить нечто важное - собственную судьбу или же судьбу сидящих перед ним банкиров.
- Вы сказали, что не считаете себя большим знатоком в следственных делах? - уточнил он у Осецкого.
- Да, и готов снова это повторить.
- Вынужден с вами согласиться. - Юферев поднялся, поняв, что ему больше нечего сказать этим людям. - Не буду путаться под ногами, у вас важные дела, от вас зависит благосостояние страны… Мне тоже пора.
- До скорой встречи! - сказал Басаргин.
- До скорой встречи, - проговорил Юферев, чуть изменив интонацию так, что все трое поняли - он и в самом деле собирается встретиться с ними довольно скоро.
- Когда вас ждать? - спросил Осецкий.
- В самое ближайшее время.
- С победой? - уточнил Цыкин.
- Разумеется. Победа не за горами.
- Да, но, как говорят армяне, мы за горами! - рассмеялся Осецкий. - Значит, горы и горы отделяют вас от победы?
- Этот анекдот я слышал еще в школе, - сказал Юферев уже у дверей. - В седьмом классе, помню, мы очень весело над ним смеялись.
- Удачи вам, капитан, - сказал Басаргин. - Ждем вас с нетерпением.
Юферев вышел из банка с облегчением - тягостно ему там было, он все время ощущал не слишком скрываемое превосходство этих людей. Все эти переглядки, недомолвки, почтительные выражения - все это выдавало их истинное к нему отношение. Они, может быть, ему и сочувствовали, но в то же время посмеивались за его спиной.
- Смейся, смейся громче всех, милое создание! Для тебя веселый смех, для меня - страдание, - пропел он вполголоса песенку, докатившуюся с довоенных времен.
Как ни странно, настроение у Юферева было хорошее. В банк он сходил не зря, не попусту. Что-то замельтешили начальники, что-то задергались. Цыкин, которому не то грозит кто-то, не то собирается пригрозить, Осецкий, весельчак и хохотун, вдруг взялся доказывать, что путь его - тупиковый, да и Басаргину так не терпелось побыстрее выпроводить его из кабинета…
Не стал Юферев говорить им всего, выкладывать все свои доводы и сомнения. Он-то знал, что не получают граждане сотенные купюры пачками, а убийцы расплачивались сотенными одной серии, с номерами, которые различались лишь в двух последних цифрах. Значит, у них в карманах были пачки, по сто купюр в каждой. В одной упаковке десять тысяч рублей, совсем недавно это было десять миллионов.
Нет таких зарплат.
Ни у кого нет таких зарплат.
А если учесть, что купюры у преступников разных серий, следовательно, у них не одна пачка, вполне возможно, у каждого из них по нескольку таких пачек.
Все это значит, миленькие вы мои, что задействованы очень крутые деньги. Не за каждую работу можно столько получить, далеко не за каждую.
А если учесть, что никто в городе не заявил об ограблении кассы, банка, учреждения… Значит, эти деньги выплачены. Вот так-то, господа банкиры, вот так-то, закончил свои размышления Юферев и свернул к скверу, чтобы в тени выпить пива с орешками. И не бутылочного, не баночного, упаси боже, а разливного, настоящего пива.
Когда бокал был наполовину пуст, ему вдруг почему-то подумалось - сегодня, вполне возможно, позвонит Апыхтин, скажет, что до сих пор находится в Москве. «Но мы-то грамотные люди, - думал Юферев, чуть захмелев, - мы знаем истинную цену подобным заверениям, уже много чего знаем и завтра будем знать еще больше».
Шумел город за широкой юферевской спиной, по пластмассовому столику скользили солнечные зайчики, большой золотистый блик светился в глубине бокала, покрытого мелкими капельками влаги, - пиво было холодным.
Юферев поднял глаза и вдруг увидел - через несколько столиков от него тоже с бокалом пива и с пакетиком орешков сидит Серкова, которая так целеустремленно избегала всяких встреч с ним. В синих джинсах и белой рубашке мужского покроя, освещенная закатными лучами уже незнойного солнца, она выглядела… Неплохо она выглядела в эти минуты, совсем неплохо. Серкова не спешила - на ее бокале не было влаги, значит, сидит здесь уже долго, не торопится.
Явно кого-то ждет, подумал Юферев и, взяв еще одно пиво, сел подальше от красавицы, отгородившись от нее нависающей веткой клена.
К площади, где седьмой трамвай разворачивался, чтобы отправиться в обратную сторону, Апыхтин подъехал уже в сумерках. Закатное солнце еще освещало верхушки деревьев в ближнем лесу, но здесь, на площади, было и прохладнее, и темнее.
Машину Апыхтин оставил в длинном ряду таких же потрепанных и немытых «жигулей». Прихватив с собой кожаную сумку на длинном ремне, он захлопнул дверцы, подергал все четыре ручки и, убедившись, что все надежно заперто, не торопясь двинулся в сторону Озерной улицы. Шел, стараясь оставаться незаметным, то под деревьями, то в тылу киосков.
К железным воротам Вахромеева он подошел, когда сумерки уже сгустились и он мог приблизиться к соседнему участку, не привлекая к себе внимания. Улица была пустынной - ни одного человека он не увидел на всем ее протяжении. Дом Вахромеева стоял затемненный, свет в окнах не горел, машины во дворе не было. И тогда Апыхтин, еще раз бросив настороженный взгляд вдоль улицы, не медля и не оглядываясь, отклонил секцию забора, протиснулся в щель и быстро прошел к дому.
Присев на ступеньки крыльца, окруженного зарослями крапивы, он перевел дыхание и прислушался. Ничего подозрительного, настораживающего не услышал. Где-то через три-четыре дома лениво и добродушно лаяла собака, проскрежетал на повороте трамвай, за деревьями слышались негромкие, мирные голоса. Никто не прошел вслед за ним, никто не поинтересовался, кто он и зачем явился сюда, на этот глухой участок.
Апыхтин раскрыл сумку, стоявшую у его ног, осмотрел содержимое - банку с бензином, ошейник, моток проволоки, клейкую ленту, разводной ключ.
Все было на месте.
- Это хорошо, - пробормотал он.
Отвлекшись от внешних звуков, Апыхтин прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что совершенно спокоен, так спокоен, будто пришел в хорошо знакомый дом, чтобы переночевать в тишине и покое.
- Надо же, - опять прошептал он одними губами, невольно изумляясь этому своему открытию. И опять подумал о том, что кабинетная банковская служба, оказывается, ко многому подготовила его в этой криминальной жизни. Ни перед чем он уже не дрогнет, и ничто не сможет его остановить.
Апыхтин поднялся, подошел к двери, тронул навесной замок. Как он и предполагал, замок не был
