- Даже не знаю. - Вахромеев подумал, помолчал. - Есть несколько человек, два, может, три, которые знают, что нам можно предложить такую работу. Наверное, он и с ними не говорил в открытую. Они болтанули что-нибудь приблизительное, он услышал, намотал на ус, навел справки… Очень осторожный тип, ну просто до идиотизма. Моя фамилия встречается нечасто, позвонил в справочное бюро… Ну и так далее. Я спрашивал у своих ребят - кто-нибудь интересовался мною? Никто не интересовался. Какие-то у него есть выходы на братву, с кем-то из наших он общается.
- Долларами расплатился?
- И рублями, и долларами.
- Деньги новые?
- В казенной упаковке.
- Доллары тоже в упаковке?
- Да, все деньги были новые. Одна серия, номера подряд. Как из банка.
- Это я уже понял, - проговорил Апыхтин скорее для себя. - Теперь вот еще что… Как вам удалось пройти в квартиру?
- Женщина одна помогла… Сказала, что телеграмму принесла. И баба, дура, открыла.
- Ты кого убивал?
- Не надо об этом… Тебя интересовал заказчик, я о нем рассказал, что знал.
- Кого убивал?
- Слушай, отвали… Об этом не говорят.
- Кого убивал?
- Ладно, пусть по-твоему… Пацана.
- Сопротивлялся?
- Да, он сразу все понял. Баба позже сообразила, но до нее тоже дошло… Чуть позже.
- Что-то предлагала? Просила?
- Не успела. Я обхватил ее сзади за горло и вот той штуковиной, которая у тебя в сумке… И отбросил подальше, чтобы не испачкаться.
- Не испачкался?
- Да ладно тебе.
- Ты же говорил, что пацана убил, а не бабу.
- Пацан дергался, сопротивлялся… Я его той самой книгой по голове… Он затих. Остальное братишка доделал.
- Чем?
- Не знаю.
- Чем? - негромко, все с тем же выражением повторил Апыхтин.
- У него другой инструмент… Штырь какой-то. Ну так что, отпускаешь?
- Нет, - сказал Апыхтин.
- Ты же обещал!
- Я врал.
- Ни фига себе…
- Значит, вот что я тебе скажу… Вы с братишкой убили мою жену и моего сына. Понял? Вы убили мою жену и моего сына. Такие дела, старичок. - Апыхтин вздохнул, оглянулся по сторонам. - Такие дела.
- Кончать будешь?
- Надо, старик.
- Ты же обещал…
- Говорю же - врал. А что посоветуешь? Как мне дальше жить?
- Откуплюсь. Бери все, что у меня есть. Хочешь?
- А что у тебя есть?
- Пятьдесят тысяч.
- Здесь, в доме?
- Да.
- Сгорят вместе с тобой.
- Слушай, договоримся! Бери все деньги и уходи. Наутро я исчезаю из города… Навсегда. Ты никогда меня не увидишь и ничего обо мне не услышишь.
- А браток?
- И о нем ничего не услышишь. Пятьдесят тысяч неплохие деньги, бери их, а?
Апыхтин поднялся в раздумье, подошел к газовой трубе, повернул ручной краник и, убедившись, что газ идет хорошо, с сильным шипением, снова закрыл. Вынул из сумки еще две свечи, расставил их в разных концах комнаты. Медленно, вроде в раздумье - брать деньги или не брать деньги, - зажег все три свечи. Все делал надежно, чтобы не произошло никаких случайностей. Действительно - вдруг одна свеча погаснет по каким-то необъяснимым причинам, вдруг две погаснут, зато третья воспламенит скопившийся газ.
- Ну?! - истерично закричал Вахромеев. - Берешь деньги?
- Подумать надо, старик, надо хорошо подумать. - Апыхтин подошел к окну. Увидев, что один шпингалет не закрыт, он с силой вогнал его в гнездо и повернул в сторону - опять же, чтобы избежать случайностей. Теперь маленькая щель между рамой и окном исчезла. Так же, не торопясь, он осмотрел второе окно и тоже закрыл на оба шпингалета. - Чтобы газ не уходил, - пояснил он Вахромееву. - Если газ будет уходить, то взрыва может и не произойти.
- Не веришь, что у меня есть деньги?
- Не верю.
- Отстегни, я сам принесу.
- Обманешь. - Сняв крышку с банки, Апыхтин зачем-то понюхал бензин. И отвечал он, и задавал вопросы с таким выражением, будто для него уже не имело ровно никакого значения - ответит ли пленник, не ответит, действительно ли здесь у него деньги или же спрятаны где-то в недоступном месте, сколько денег, отдаст ли, не отдаст…
И Вахромеев это понял.
Ему была знакома такая вроде бы скука, вроде бы подневольность, с которой Апыхтин занимался несложными, будничными делами - возился с банкой, устанавливал свечи, свинчивал гайку с газовой трубы и при этом еще находил в себе силы произносить какие-то слова. Понял Вахромеев и ужаснулся своему пониманию - для Апыхтина все было решено, и не сейчас, давно, еще когда вошел он в свою квартиру, залитую кровью близких людей.
Апыхтин взял банку, подошел к Вахромееву и принялся тоненькой струйкой поливать голову, чтобы волосы хорошо пропитались бензином, чтобы вспыхнули сразу и хорошим таким, сильным пламенем. За шиворот налил, чтобы одежда горела без тления, чтобы огонь прямо гудел на Вахромееве, пожирая небогатую одежонку, небольшое тельце.
- Понимаешь, старичок, - говорил Апыхтин отстранение, будто и не его это были мысли и желание сжечь Вахромеева принадлежало не ему вовсе, а подчинялся он законам - давним, суровым и непоколебимым. - Понимаешь, старичок, я хочу выиграть немного времени, чтобы эксперты, разбирая твои головешки вонючие, не знали даже, мужик это был или баба… Ты с бабами круто поступал, вот менты и подумают, что, наверное, еще одну порешил с помощью огня. Проволока на твоих ногах останется, понимаешь? И на руках останется, а рост у тебя не мужской, бабий рост. Кому принадлежит дом, они быстро установят. Им и в голову не придет, что кости с кусками обгорелого мяса - это ты и есть! Представляешь, сколько будет хохота, когда все обнаружится?
Апыхтин выплеснул остатки бензина на голову Вахромеева и отставил банку в угол.
- Слушай, - прохрипел Вахромеев. - Слушай…
- Минут за пять здесь газу наберется столько, что он наверняка взорвется. Как ты думаешь? - В движениях Апыхтина, в его голосе появилась какая-то замедленность, но Вахромеев знал и это состояние. Это было вовсе не сомнение или колебание, вовсе нет, это было прощание с ним, с Вахромеевым.
- Слушай, - повторил он, - третья доска от входа поднимается… Там деньги… Забирай и уходи.
