В это время раскрылась дверь, опять сантиметров на тридцать-сорок, в нее протиснулась секретарша и молча положила на стол перед Цокоцким стопку талончиков от повесток.
— Все в порядке, Леонид Валентинович, — сказала она и неловко остановилась в нескольких шагах от стола.
— Всех нашла?
— Да, они расписались, а повестки оставили себе.
— Никто не возмущался?
— Поворчали немного, но не более того.
— Спасибо, Леночка, — и Цокоцкий сдвинул всю стопку поближе к Касатоновой.
— Там просятся к вам... Несколько человек... Хромов, Рыбкин.
— Ну... если просятся, пусть войдут. Это наши бухгалтер и снабженец, — пояснил Цокоцкий Касатоновой. — Прекрасные специалисты!
— Я больше не нужна? — спросила секретарша.
— Нет-нет, все отлично, — Цокоцкий подбадривающе кивнул секретарше, отпуская ее из кабинета.
Едва секретарша вышла, в кабинет тут же один за другим вошли бухгалтер Хромов и снабженец Рыбкин. Оба настороженно посмотрели в сторону Касатоновой, потоптались у двери, не зная, как вести себя при постороннем человеке.
— Проходите, ребята, садитесь, — разрядил обстановку Цокоцкий.
Знакомьтесь, это Екатерина Сергеевна, представитель правоохранных органов.
— Вы в самом деле решили, что я из этих самых органов? — удивилась Касатонова.
— Шутка! — усмехнулся Цокоцкий. — Эта милая женщина принесла повестки к следователю. Те самые, под которыми вы только что расписались.
— Очень приятно, — склонил лысую голову бухгалтер. Обязательно придем.
Если сможем, конечно. Верно, Женя? — обратился он к Рыбкину.
Снабженец, не отвечая, развел руки в стороны, дескать, как получится, как получится.
Наступило молчание. И Рыбкин, и Хромов, сочтя, что представление закончилось, попросту ждали, когда Касатонова уйдет.
— Я немного рассказал Екатерине Сергеевне о нашем директоре... — Бывшем директоре, — поправил Рыбкин.
— И о его отношениях с Еленой Ивановной, — Цокоцкий кивнул в сторону двери, за которой скрылась секретарша. — Узелок получается забавный, но, видимо, других узелков и не бывает. Пусть уж ваши ребята разбираются.
— Разберутся, — кивнула Касатонова, чувствуя, что ей пора уходить — и снабженец, и бухгалтер молчали угрюмо и как-то настойчиво, непробиваемо.
— Кстати, мы все здесь пострадавшие, — Цокоцкий сделал рукой круг, как бы объединяя себя с Хромовым и Рыбкиным. — Всем нам крутовато досталось от Балмасова, а?
Подчиненные молча склонили головы.
— Крутовато — это как? — поинтересовалась Касатонова.
— Судьбы пошатнулись! — весело сказал Цокоцкий, — Да, мы устояли на ногах, не рухнули в грязь, на дно... Но могли. И если ваш следователь надумает искать убийцу по мотивам преступления... Мотивы есть едва ли не у всей конторы.
Смело можно выстраивать всех нас в плотные ряды и вести в камеры предварительного заключения! — куражился Цокоцкий. Видимо, коньяк подействовал на него сильнее, чем на гостью или же он и до этого принял хорошую дозу.
Касатоновой почему-то подумалось, что и эти вот пришедшие мужички из бухгалтерии и отдела снабжения тоже сейчас, сразу же после ее ухода, пропустят по хорошему стакану за упокой балмасовской души.
— Вы уже уходите? — фальшиво огорчился Цокоцкий, увидев, что Касатонова потянулась к своей сумке.
— Пора. Труба зовет! — Всего доброго, спасибо за помощь. Родина вас не забудет.
— Оставьте телефон, Екатерина Сергеевна! Мало ли чего... Вдруг рука дрогнет, номер наберет, а?
— О! Нет проблем! — и она быстро написала свой номер на первом подвернувшемся листке бумаги.
— Надеюсь, на просторах этого уголовного дела мы еще столкнемся, — не то спросил, не то попросил Цокоцкий.
— Наверняка! — уверенно ответила Касатонова и вышла из кабинета. — Всего доброго! — попрощалась она и с секретаршей.
Выйдя в коридор, Касатонова посмотрела в одну сторону, в другую и безошибочно направилась к лестнице. Но, спускаясь на первый этаж, остановилась на промежуточной площадке — что-то заставило ее остановиться. Прошли какие-то мгновения, пока она увидела, что здесь курилка и, как каждый курящий, едва вдохнув слабый запах папирос, окурков, дыма, тут же поняла, чего ей больше всего хочется в этот момент — закурить.
Касатонова осмотрелась, повесила свою сумку на кран батареи парового отопления, вынула пачку сигарет, щелкнула прозрачной зажигалкой и уже намеревалась было углубиться в свои скомканные мысли и подозрения, как вдруг услышала веселые голоса. По лестнице спускалась девушка, смеялась какой-то наверняка глупой шутке, потому что молодые и красивые охотно смеются именно глупым шуткам, находя в них нечто такое, что недоступно остальным — старым и некрасивым. В руках у девушки был открытый торт, за ней шел, видимо, создатель глупой шутки — парень с двумя бутылками шампанского.
— По какому случаю пьянка? — спросила Касатонова настолько требовательно и сурово, что девушка опять залилась веселым смехом.
— Еще не придумали!
— Совершеннолетие у нас, совершеннолетие, — ответил парень.
— Хорошее дело. Много будет гостей?
— Второй раз наверняка бежать придется, — проходя мимо Касатоновой, парень приподнял бутылки шампанского, показывая, что именно он имеет в виду.
— Хорошее дело, — повторила Касатонова и озадачилась.
Что-то было не так, какое-то нарушение здравого смысла происходило у нее на глазах, а она никак не могла сообразить, в чем дело. И, наконец, поняла — хозяин-то убит! Почти во всех кабинетах повестки на столах, вызовы к следователю, голова прострелена, труп в морге, у входа портрет с черной ленточкой, а у них смех, веселье и суета, как пела когда-то Шульженко.
Ни фига себе!
Касатонова затянулась, чуть прикрыв изумленные свои глаза и, выдохнув дым, опять озадачилась. На полу в живописном беспорядке были разбросаны окурки, некоторые лежали, правда, в ведре с песком, видимо, не все курильщики промахивались и в ведро все-таки попадали. Но не это ее изумило — примерно четверть всех окурков были коричневого цвета. И почти все докурены до фильтра.
— Инте-е-ресно, — протянула она вслух и чуть прижалась спиной к батарее — в этот момент мимо нее проходили несколько женщин с оживленными лицами, впрочем, можно сказать, что лица у них были скорее возбуждены — их разговор ни одну не оставил равнодушной. Речь шла об отпусках, температуре воды на Черном море, купальниках. — Кошелки старые, — пробормотала Касатонова. — Им еще о купальниках думать! В чем покойника в гроб положите?! Какие слова над свежей могилой произнесете?! — правда, последние вопросы она задала себе уже мысленно, только мысленно. Из чувства дурацкой добросовестности Касатонова подобрала несколько окурков и, завернув в салфетку, положила в свою сумку. — Авось, пригодятся, — пробормотала она, пытаясь оправдать себя за столь недостойное занятие.
Выйдя на улицу, Касатонова некоторое время стояла, не в силах сдвинуться с места — мимо нее с ревом, в клубах зловонных газов проносились мощные грузовики с лесом, металлом, кирпичами, какими-то грубо заколоченными ящиками.
