— Жизнь заставила, — ответил Алексей.
— По-моему, мы этот вопрос уже обсудили, — добавил Гордюхин.
— А где же пряники?
— На кухне. Принесть?
— Вы при оружии? — спросила Касатонова.
— Даже с запасной обоймой.
— Это прекрасно!
— Что прекрасно? — не понял Гордюхин.
— Здорово, когда у человека что-то есть в запасе! Обойма, кошелек, дом, женщина... Да?
— Вот тут я с тобой полностью согласен! — подхватил Алексей. — Ни добавить, ни убавить.
— Странная у вас, однако, логика Екатерина Сергеевна, — проворчал Гордюхин, задетый, видимо, тем перечнем, который огласила Касатонова. — Если ваш список продолжить, то можно дойти и до запасной совести, запасной морали, можно... — Нужно! — воскликнула Касатонова. — Что же в этом плохого! — ее снова охватило куражливое настроение и она готова была отстаивать вещи сомнительные, рисковые, отстаивать с единственной целью — поддразнить тугодумного участкового.
— Ну, знаете ли, — пробормотал он смятенно. — Так можно далеко зайти... — И не выйти! — подхватил Алексей.
— Это и есть женская логика, — произнес Гордюхин, найдя, наконец, достойное объяснение словам Касатоновой, объяснение, которое никого не обижало, никого не задевало.
— Вам знакома женская логика? — Касатонова изумленно посмотрела на Гордюхина. — Поделитесь, Николай Степанович!
— Поделюсь, — согласился Гордюхин. — Но сначала нам надо определиться. Мы с Алексеем ночь проводим здесь... Я правильно понимаю?
— Правильно, — сказал Алексей. — Думаете, могут нагрянуть? — спросила Касатонова.
— Зачем об этом думать, — Гордюхин пожал округлыми плечами. — Такое возможно? Возможно. Значит, надо принять меры. Вот и все.
— Так, — Касатонова на минуту задумалась, окидывая взглядом комнату, которая все еще пребывала в разгромленном состоянии, пустующий книжный шкаф, стопки книг на полу. — Я буду спать на диване. Николай Степанович, вы ляжете на раскладушке. Ты, Леша, расположишься в креслах. Вопросы? Замечания? Дополнения?
— Меня беспокоит судьба пряников, — напомнил Гордюхин.
— Сейчас мы ими займемся. А пока задерните, пожалуйста, штору. Начинает темнеть.
— Вот это правильно, — согласился Алексей.
Через пятнадцать минут стол был накрыт, чай заварен, пряники ссыпаны в глубокую тарелку, а Касатонова, Алексей и Гордюхин, расположившись вокруг низкого журнального столика, приступили, наконец, к чаепитию.
— Так что там у вас с женской логикой, Николай Степанович? — спросила Касатонова. — Обещали? Выполняйте.
— Да нет никакой женской логики, — махнул пряником Гордюхин. — По одним законам живем.
— А ты, Леша? — спросила Касатонова.
— Ну, что сказать, если не логика, то ее особенности, конечно, есть.
Капризность, неустойчивость в суждениях, готовность принять любую точку зрения, если ее высказывает человек, приехавший на мерседесе, а если он еще и хорош собой, ростом где-нибудь за сто восемьдесят, прилично одет... То вообще полный отпад. Женщина убежденно, искренне и самоотверженно будет отстаивать любую глупость, если она накануне сделала новую прическу, надела новые туфли, побывала на берегу моря и вернулась с загаром. То есть, ее суждения полностью зависят от самочувствия, от того, как она выглядит, с кем в данный момент беседует. И она будет искренне уверена в какой-то своей никому не ведомой правоте, в чем бы эта правота не заключалась. Если все это имеет какую-то связь с логикой, то я связи не улавливаю. Нет ее.
Касатонова молча прихлебывала крепкий горячий чай, откусывала от пряника маленькие кусочки и смотрела в пространство, которое простиралось между двумя мужчинами — она как бы не видела ни одного, ни другого.
— Заступитесь, Николай Степанович, — обратилась она к Гордюхину.
— Трудная задача, Екатерина Сергеевна.
— То есть, вы согласны с Алексеем?
— Может быть, формулировки жестковаты, но по сути... Он недалек от истины.
Мне так кажется.
— Все, что сказал Алексей — полная чушь. Он говорил не о женщинах, он говорил о своей подружке. Да, Леша? — участливо спросила Касатонова.
— Во всяком случае, моя подружка, как ты ее называешь, в эту схему вполне укладывается.
— А когда она в нее уляжется еще место остается?
— Да, небольшое такое тепленькое местечко.
— Как ты говоришь ее зовут? Эсмеральда?
— Арчибальда, — Алексею не понравились слова матери и он посерьезнел.
— Вот видишь, Лешенька... Когда только что ты топтался по мне ногами, по моему самолюбию, по моей гордыне... Все было хорошо и справедливо. Но когда я осмелилась чуть-чуть с тобой не согласиться... Ты посуровел. Ты заметил, как посуровел?
— Я посуровел, когда ты перешла на личности.
— Ну и чем же я затронула твою красавицу? Я усомнилась в ее достоинствах?
Ничуть. Ты же в моих усомнился. И сказал мне это в глаза. А я продолжаю пить чай и улыбка блуждает на моих устах. Делаю вывод — женщины лучше держат удар.
— Нет, мама, — улыбнулся Алексей. — Это ты лучше держишь удар.
— Спасибо, сынок. Но я продолжу. Женская логика все-таки существует, Николай Степанович. И выражается она не в капризности и бесконечной уверенности в какой-то своей, никому не ведомой правоте, как выразился недавно один из участников нашего разговора... Да, Леша?
— Внимательно слушаю тебя, мама.
— Согласитесь, Николай Степанович, интуиция у женщин выше.
Результативнее. У меня нет никакого криминального опыта, но я подсказала следователю Убахтину, что отпечаток пальца убийцы надо искать на пульте управления телевизором.
— Согласен, было дело.
— И сейчас, вот только сейчас я поняла, чем отличаются снимки, которые сделали вы, от снимков, которые через три минуты сделал убахтинский фотограф.
— Неужели?! — восхитился Гордюхин.
— Да, Николай Степанович, да. И если у нас зайдет об этом разговор, я выдам эту тайну. Но продолжу. Давайте согласимся, что мир, в котором мы живем — это мир мужчин, они хозяева жизни. А наша сестра на подхвате. Мы — лакеи, прачки, уборщицы в доме, который называется мир. А лакеям позволено поступать по своей, лакейской, низкой, корыстолюбивой логике. Мы хитрим, изворачиваемся, лукавим точно так же, как это делают все лакеи мира. Глядишь, что-то обломится, что-то удасться урвать, пока хозяин отвлекся со своими высокими гостями.
— В этом что-то есть, — согласился Гордюхин.
— В этом правда жизни, а не что-то, — поправила Касатонова. — Поэтому женщины расчетливее, или скажем иначе — бережливее. У них меньше возможностей, они зависимы. Мы можем надеяться только на свою предусмотрительность, мы больше обстоятельств принимаем в расчет, для нас важны тон, жест, взгляд, громкость голоса, цвет галстука, запах лосьона. Мы наматываем на ус все, чем мужчина может легко и безнаказанно пренебречь. Я внятно выражаюсь?
— Вполне, — кивнул Гордюхин.
— Часто все эти мелочи оборачиваются большей раскованностью в поступках.
Как у детей... Я слабее, значит, мне можно. Мне это можно, потому что все равно отвечать тебе. И так далее. Некоторые называют это капризностью... Нет, это нечто совсем другое. Это попытка уравняться,
