кажется.
— Знаете, Екатерина Сергеевна... Вы меня уже приучили к тому, что зря вам ничего не кажется. Если уж что-то показалось, то самое время призадуматься и усомниться.
— Очень хорошее качество, — одобрила Касатонова.
— Какое?
— Способность время от времени призадуматься и усомниться.
— Пистолет, — суховато сказал Убахтин. Последние слова Касатоновой ему не понравились, он уловил чуть заметную снисходительность, а этого он не терпел точно также, как и сама Касатонова.
— Пошли, — она поднялась, набросила на плечо длинный ремень своей сумочки и, не оглядываясь, направилась к двери, в полной уверенности, что Убахтин следует за ней. Но когда уже вышла в коридор и оглянулась, то увидела, что следователь не сдвинулся с места. И тогда она обожгла его своим чрезвычайно изумленным взглядом.
— Вы не шутите? — спросил Убахтин.
— Есть вещи, которыми не шутят, — веско ответила Касатонова.
— Ну, что ж, — Убахтин быстро собрал со стола бумаги, не разбирая сунул их в сейф, захлопнул его, повернул ручку, бросил связку ключей в карман и, выйдя в коридор, запер дверь. Во всех его движениях было недовольство. Если уж вы вздумали надо мной шутки шутить, что ж, не буду мешать, дорогая Екатерина Сергеевна! — говорило каждое его движение, жест. — Куда идем? — спросил следователь, глядя в сторону.
— Идем? А разве мы не поедем на автомобиле?
— Хорошо, — кивнул Убахтин. — Мы поедем, как вы изволили выразиться, на автомобиле.
— Я бы не отказалась и от кабриолета.
— От чего?!
— А я сяду, в кабриолет... И уеду куда-нибудь... Ты вернешься, меня уж нет... А я сяду в кабриолет, — пропела Касатонова едва намечая мелодию.
— Нет, вы все-таки не наш человек, — сказал Убахтин, спускаясь по лестнице.
— Почему?
— Какая-то в вас присутствует... Легковесность.
— И в чем она выражается?
— Вы же сами сказали, что есть вещи, которыми не шутят.
— Но и это тоже была шутка. Потому что, Юрий Михайлович, если тема не допускает шуток, значит это несерьезная тема.
— Да-а-а? — протянул Убахтин. — Интересное заявление.
— Это не заявление. Это тоже шутка. Достаточно легковесная, да? — чем больше удалялась Касатонова от убахтинского кабинета, чем дольше продолжался треп со следователем, а это был действительно треп и не более того, тем сильнее в ней крепла уверенность — она знает, где искать пистолет.
— Прошу, — Убахтин распахнул перед ней дверцу жигуленка, скоре всего, своего личного жигуленка, поскольку водителя не было.
— Мы едем вдвоем? — уточнила Касатонова.
— Вы хотели еще кого-то прихватить?
— А группа захвата?
— Кого вы собираетесь захватывать, Екатерина Сергеевна?
— Пистолет. А вы?
— Нам придется его искать, изымать, отнимать?
— Всего понемножку, как мне кажется.
— Вдвоем не справимся?
— Это зависит от того, как вы будете себя вести, — Касатонова уселась на переднее сидение и положила сумочку на колени.
— О, горе мне, горе! — простонал Убахтин, — Как же я устал от ваших загадок, намеков, шарад и кроссвордов!
— Мы едем?
— Куда? — Убахтин невидяще уставился в ветровое стекло.
— Ко мне домой.
— Пистолет у вас дома?!
— Не совсем.
— О, горе мне!
— Будет неплохо, если по дороге мы заскочим в домоуправление и прихватим с собой двух сантехников, — сказала Касатонова.
— У вас потек кран?
— Мне кажется, это будет кстати.
— Как скажете.
Когда жигуленок с Убахтиным, Касатоновой и двумя слесарями подъехал к дому, где и было совершено убийство, Убахтин вопросительно посмотрел на Касатонову — куда, дескать, прикажете ехать, дорогая Екатерина Сергеевна?
— За угол, пожалуйста, — Касатонова пальчиком указала, куда именно ехать.
— Можно и за угол, — проворчал Убахтин.
— И в конец дома.
— Понял.
— А теперь остановитесь.
Убахтин остановился в трех метрах от того места, где поздним дождливым вечером неделю назад стояла машина, поджидавшая Юшкову, которая подзадержалась в квартире Балмасова, а потом не менее получаса сидела в машине, выкуривая одну сигарету за другой и бросая окурки на бордюр, на дорогу, на газон. Уж если Юшкова решила избавиться от пистолета, то лучшего места не найти — прямо здесь, не вылезая из машины, достаточно было приоткрыть дверцу и опустить пистолет сквозь чугунное переплетение решетки. И не не надо бродить по дворам, искать мусорные ящики, привлекая к себе внимание праздное и недоброе.
— Слушаем вас внимательно, Екатерина Сергеевна, — напомнил о себе Убахтин.
Мимо проносились машины, обдавая горячими волнами дневного воздуха, невдалеке толпились на автобусной остановке люди, из дворов слышались голоса.
Все было залито полуденным слепящим солнцем, грохот грузовиков угнетал, заставлял уходить с дороги, и больше всего Убахтину в этот момент хотелось скрыться в тихую прохладную тень.
Отступать было некуда и Касатонова протянула руку вперед, указала наманикюренным своим пальчиком на тяжелую чугунную решетку.
— Вот здесь, — сказала она отчаянно.
— Не понял? — Убахтин смотрел на решетку почти с ужасом — неужели ее придется поднимать.
— Ее надо поднять и сдвинуть в сторону, — сказала Касатонова, глядя на Убахтина широко раскрытыми глазами.
— И что мы там увидим?
— Посмотрим.
Покряхтывая и постанывая от тяжкой своей участи сантехники все-таки подцепили решетку куском толстой проволоки и отбросили в сторону. На дне неглубокой квадратной ямы поблескивала густая черная жижа. Касатоновой ничего не оставалось, как продолжать терзать несчастного следователя.
— Ее надо вычерпать, — сказала она, опять указав пальчиком в глубину ямы.
— Ну, что ж! — с веселой злостью воскликнул Убахтин. — Надо, значит будем вычерпывать. Правильно, мужики? — обратился он к сантехникам. Мужики стояли, потупив взоры и, казалось, мечтали только об одном — чтобы их оставили, наконец, в покое.
— Нет инструмента, — пробубнил один из них.
