— Ясно, сэр. — Эйпон тоже встал.
— Ну что ж… — последовал их примеру Хигс и про себя подумал: «Будь я на месте этих монстров, я бы тоже взял заложников и выставил возле них надежную охрану…»
17
«Вот бы уехать отсюда далеко-далеко и больше никогда не возвращаться. Они могут это сделать, но не понимают, насколько это хорошо. — Ньют разглядывала спину Бишопа, сидящего за рулем бронетранспортера, и все крепче прижимала к себе куклу. — Зачем они едут в самое логово этих чудовищ?.. Хорошо еще, что на машине. Может, она ездит так быстро, что мы сможем от них удрать, и ничего они нам тогда не сделают…»
Ньют зажмурилась и представила себе, как чудовища гонятся за транспортером по пустынному комплексу, по улицам, так хорошо знакомым. Она часто видела похожий сон: они гнались за ней, но она в последний момент взлетала в воздух и летела, летела, летела…
В этой мечте ей не надо было бежать самой, ощущая в ногах предательскую слабость. Чудовища гнались за транспортером, но он ехал быстро, намного быстрее; вот они бегут, воют от бессилия — но ничего не могут сделать: у бронетранспортера вырастают крылья, и он взмывает вверх перед самыми уродливыми мордами, и летит туда, где небо — ярко-голубое, где растут зеленые деревья, а солнце светит совсем ласково: летит на планету из сказок, которая называется Земля…
Взрослые говорили Ребекке, что Земля — это не сказка, но они все могли перепутать. Ведь говорили же они, что чудовищ не бывает. Так можно ли им верить, что Земля — не выдумка? Можно… потому что уж очень хочется!
Ньют тихонько вздохнула. Нет, Земля все же должна где-то существовать. Иначе будет совсем грустно жить…
— Не волнуйся, Кейси, все будет хорошо. — Как совсем недавно Рипли, она успокаивала себя, обращаясь к кукле.
«Какой она еще ребенок», — закусила губу Рипли, глядя на Ньют.
«А станция у них, прямо скажем, не маленькая, — думал лейтенант Горман, глядя в окно. — Просто невозможно пересчитать все места, где можно устроить засаду…»
О будущем он старался не думать: сомнения всегда отбирали у него слишком много сил. Он не задумывался о результате именно потому, что от него слишком многое зависело. По своей натуре лейтенант был честолюбив. Деньги его не интересовали — его интересовала слава. В свое время у него было немало возможностей пойти по гражданской линии и сделать неплохую карьеру. Не особо талантливый, но достаточно усердный и порой даже педантичный, он не сделал бы быстрого взлета, но постоянной выслугой лет дорос бы, возможно, до руководителя крупного отдела. Но такую перспективу Горман отмел сразу же. Ему не хотелось быть благополучным дельцом. Он жаждал славы сейчас, как можно скорее. Ему хотелось ощущать на себе восторженные взгляды. Он мог бы заняться наукой, но трезвая оценка собственных способностей подсказала ему, что никакие гениальные открытия ему не светят. Он мог бы стать артистом, но не имел актерского таланта. Наконец, он мог бы стать простым военным и мирно дослужиться к старости до генерала, но все то же честолюбие толкнуло его в самое опасное место из всех возможных — в десантные войска. Да, он знал, что рисковал, но знал и то, что прославиться здесь можно было буквально во время первого же боевого вылета. «Отважный капрал Горман спасает планету от обезумевших экстремистов», 'Отважный сержант Горман усмиряет бунт заключенных '… — виделись ему заголовки. Что бы написали об этом деле в случае победы? «Отважный лейтенант Горман ценой своей жизни спасает человечество от гибели»?
Последнюю мысль Горман тут же отогнал. Во-первых, его не устраивала формулировка «ценой своей жизни», во-вторых, страшно было сглазить удачу. И если первая поправка вызывала у него легкие сомнения (для того чтобы остаться в истории спасителем человечества, он все же готов был умереть), то вторая вытекала из его непреложного правила: не загадывать наперед.
Транспортер обогнул вспомогательный корпус и подъехал к ангару процессорного комплекса. Въезд был низким — пушку пришлось опустить.
Надоедливый мрачный дождь еще не кончился.
Транспортер замедлил ход и остановился.
'Что, опять идти? — ныл про себя Хадсон. — «Сколько можно! Почему этим людям не прийти сюда самим? Позвонить бы им, что ли… Так нет, заставляют нас рисковать…»
Заметив выражение лица приятеля, Хигс вздохнул. Он чувствовал себя несколько виноватым перед Хадсоном: в десантные войска они записались оба по давней договоренности. В свое время Хигс и Хадсон учились в одной школе и были приятелями, несмотря на то, что между ними было мало общего. Хигс родился в семье интеллигентов, мечтавших, что их сын непременно будет адвокатом. Родители Хадсона были механиками, людьми неплохими, но грубоватыми, без особых комплексов. Хадсон был похож на них — не столько внешне, сколько своей простотой и нетребовательностью к жизни. Сам он вряд ли додумался бы искать счастья в космических десантных войсках. Он вообще не был расположен что-либо искать, но загорался первой же подсказанной идеей, лишь бы она выглядела интересной.
В отличие от него, Хигс просто бредил десантными войсками. С одной стороны, его звали туда все прочитанные книги (он был без ума от приключенческой литературы и долгое время ничего другого просто не читал), с другой — военная служба виделась ему избавлением от мелочной тирании родителей. Как-то раз после очередного домашнего скандала, желая выглядеть в собственных глазах решительным и сильным, он и принес торжественную клятву стать по окончании школы десантником. За компанию к этой клятве присоединился и Хадсон…
И все же он был удивлен, узнав, что Хадсон повторил-таки его путь через два года. На самом деле за все это время его приятель о своем обещании даже и не вспоминал. Хигс не знал, что не эта клятва (точнее, не только она) оказалась для Хадсона основной причиной. Как-то спьяну он представился одной девушке знаменитым рыцарем космоса, а потом, протрезвев, убедился, что она не из тех, кто прощает обман. Вот такая дурацкая причина и привела его в этот ад. Разочаровывать Хигса при первой встрече ему не захотелось, и Хадсон продолжал жить, надеясь, что о его слабости никто не узнает; зато теперь собственное поведение казалось ему совершенно идиотским.
«Бедняга Хадсон, — думал Хигс, — я не прощу себе, если с ним что-нибудь случится…»
Короткими перебежками они нырнули в здание. Здесь коридоры были просторнее и вода журчала где-то снизу — вся разница на этом и заканчивалась.
Снова было запустение, снова был страх, от которого все уже устали до отупения и поэтому перестали ощущать его с прежней остротой. И еще были мысли. Друг о друге…
«Странно… вот эти люди сейчас рискуют жизнью, они могут не вернуться, — рассуждала Рипли, не сводя взгляда с монитора. — И я никогда о них ничего не узнаю. Вот я здесь — потому что Чужие первыми ворвались в мою жизнь и разрушили ее, моя девочка — товарищ по несчастью; у Берта свои цели. У нас есть причины, по которым мы здесь. А вот для чего рискуют они? Только из-за того, что им кто-то приказал? Как это непонятно и странно…» Нервная напряженность и усталость не давали ей думать ясно. «И кем они останутся для меня, когда уйдут из жизни, — только надписями на экранах мониторов? Эйпон, Дрейк, Фрост, Веспаски, Кроу… этих я даже не запомнила. Хадсон, Хигс, Вески… Как это ужасно! О Господи, как все это ужасно!»
Они продвигались медленно. Казалось, прочесыванию корпуса не будет конца.
Сержант Эйпон заговорил в микрофон, не столько для того, чтобы реально доложить о своем местонахождении, — на мониторе эти данные так или иначе были уже высвечены, — сколько для того, чтобы вырваться из тяжелого молчания, притуплявшего все чувства.
— Проходим по второму уровню. Координаты — шесть-шесть-четыре.
Горман откашлялся.
— Начинайте фильтровку. — После напряженного молчания голос его никак не хотел давать полный звук — приказ прозвучал сдавленно и глухо.
