вперед, словно он погрузился в сон а потом мгновенно проснулся. Желтые глаза наполнились глубокой чернотой — и я внезапно понял, что что-то не так. Он был — другим. Тело его словно бы окаменело, шрам резко выделялся на мертвенно-бледном лице.
Электра закричала — и закричал Финн.
Я услышал глухое рычание. Сторр ворвался в комнату, проскочив мимо женщин.
Я слышал визг, слышал крики, слышал, как Электра шипит сквозь зубы какие-то солиндские ругательства. Я слышал рычание, становившееся все громче
— о боги, Сторр — Сторр в комнате…
Финн был бледнее смерти, губы его посерели. Я положил руку на его плечо и почувствовал под пальцами напряженно окаменевшие мускулы. Он снова дернулся и вдруг затрясся, словно в приступе падучей. Рот его был открыт, почерневший язык медленно заворачивался в глубину гортани.
И тут я понял, что это Электра держит его, и он не может вырваться из ее рук.
Я схватил их обоих за запястья и рванул, что было сил, пытаясь разъединить руки. Сперва у меня ничего не вышло: Электра впилась ногтями в руку Финна так, что выступила кровь — почему-то не алая, а темная и густая. Потом я все же разомкнул мертвую хватку женщины, освободив Финна — но он перестал быть тем Финном, которого я знал. Он упал, все еще дрожа, его глаза закатились так, что были видны только белки. Сначала я подумал, что он без сознания, но потом обнаружил, что ошибся.
Глаза Финна снова закрылись — открылись — я, наконец, увидел привычную желтизну радужки. Но желтизны этой было слишком много: его зрачки сжались в точку. Он был похож на хищного ночного зверя.
Он зарычал. Не Сторр — Финн. Звук вырывался из человеческого горла — но ничего человеческого в нем не было.
Я поймал его за плечи, когда он попытался подняться, и швырнул об стену.
Не было сомнений в том, кто станет его жертвой. Одна его рука была протянута к Электре, пальцы скрючены, как когти.
— Финн…
Все его мускулы напряглись — я чувствовал чудовищную силу, но даже она была слабее, чем мой страх. Я все еще как-то удерживал его, прижимая к стене: знал, что если отпущу его, он убьет ее на месте.
Он выгнулся — выпрямился — его жесткие пальцы сжали мою правую руку, пытаясь оттолкнуть ее — я придавил его горло локтем, рык захлебнулся, но я видел на лице Финна все то же хищное выражение. Белые зубы оскалились человеческие зубы, губы все еще были бескровными, но язык приобрел нормальный цвет.
Я стиснул зубы и снова надавил локтем ему на горло, молясь о том, чтобы удержать его.
— Финн…
И тут наваждение оборвалось так же внезапно, как и нахлынуло на него.
Тело Финна обмякло. Он не упал — я поддерживал его, но его голова безвольно моталась, я увидел, что он до крови прикусил губу. Мне казалось, он теряет сознание, но его власть над собой была столь велика, что этого не произошло, и когда Сторр пробрался мимо меня к своему лиир, я увидел, как взгляд Чэйсули становится осмысленным.
Финн заставил себя приподняться. Его голова ударилась об стену. Он со свистом втянул в легкие воздух и задержал дыхание, изо рта у него текла кровь.
Он нахмурился, словно бы в смущении, его тело снова охватила дрожь, но он справился с собой. С усилием выпрямился, царапнув браслетами лиир камень стены.
Белые зубы обнажились снова — на этот раз в гримасе потрясения и боли.
— Финн..?
Он произнес на выдохе всего одно слово, но я не смог ею разобрать слишком невнятно он говорил. Просто звук, почти вздох, но когда Финн произнес его, краски жизни вновь вернулись в его лицо. Я понимал, что он уже может встать, но не позволил ему этого.
— Тинстар… — хриплый потрясенный шепот, — Тинстар… здесь…
Женщины сгрудились подле ложа, я понял, что необходимо вывести Финна из комнаты. Электра кричала в муках, охваченная страхом, тело ее билось в родовых схватках. Я подтащил Финна к дверям и вытолкнул его в коридор, Сторр, с рычанием топорщивший шерсть на загривке, шел следом на негнущихся лапах.
Финн навряд ли заметил, что я прислонил его к стене. Он двигался как пьяный — расслабленно, утратив красоту и точность движений. Не Финн — вовсе не Финн…
— Тинстар… — снова прохрипел он, — Тинстар… здесь…
Я притиснул его к стене, крепко держа за отвороты куртки:
— Боги, ты знаешь, что ты сделал? Финн… Если бы я отнял руки, он упал бы. Я прочел это в его глазах.
— Тинстар… — он повторял это снова и снова, — Кэриллон — это был Тинстар…
— Не здесь! — заорал на него я. — Этого не могло быть! Ты хотел убить Электру!
Он коснулся руками своего лица — я увидел, как они дрожат, зарылся пальцами в волосы, отбросил их со лба — шрам, пересекавший щеку, казался яркой повязкой на лице.
— Он — был — здесь…
Он произнес это раздельно, выговаривал слова звуки с болезненной тщательностью пьяницы — или человека в состоянии глубокого потрясения.
Отрывистый гневный голос с тенью страха — такого я никогда не слышал от Финна.
— Тинстар расставил ловушку…
— Довольно о Тинстаре! — крикнул я и внезапно замолчал, словно кто-то заткнул мне рот. Из комнаты донесся требовательный крик младенца и воркование женщин. Внезапно я всей душой пожелал быть там, а не здесь, но при этом я сознавал, что нужен Финну. Сейчас я был нужен ему.
— Отдохни, — отрывисто бросил я. — Съешь что-нибудь — выпей чего-нибудь!
Идти можешь? Так иди… иначе мне придется унести тебя отсюда.
Я отнял руки. Финн прислонился к стене, скрестив ноги. Он выглядел растерянным, рассерженным. — и явно совершенно ничего не понимал.
— Финн, — беспомощно спросил я, — ты идешь? Он оттолкнулся от стены, покачнулся и опустился на колени. Одно безумное мгновение мне казалось — он на коленях просит прощения, но это было не так. Я подумал, что он молится — это было не так. Он просто сгреб в охапку Сторра и обнял его — так крепко, как только мог.
Его глаза были закрыты. Я понял, что он испытывал слишком личные чувства, чтобы поделиться ими с кем-нибудь — даже со мной. Может быть, особенно со мной.
Я так и оставил их — волка и человека — и вошел в комнату, чтобы увидеть своего ребенка.
Одна из женщин поспешно заворачивала младенца в простыню и вытирала его лицо. Закончив, она передала его мне. Они все были из Солинды, эти женщины, но я был их королем — и останусь им, пока у меня не будет второго сына.
Я посмотрел на их лица — и понял, что у меня нет ни одного.
— Девочка, господин мой Мухаар, — прошептал кто-то на хомэйнском с сильным акцентом.
Я вгляделся в крохотное личико. В нем еще ничего нельзя было прочитать, оно было сморщенным, как печеное яблоко, — но я вдруг осознал, что эта девочка — мое дитя.
Кто не познает бессмертия, держа на руках своего ребенка? Внезапно то, что родилась дочь, а не сын, потеряло для меня всякое значение: будет и сын потом. Сейчас у меня родилась дочь — достаточно и этого.
Я медленно подошел к постели, бесконечно бережно и почтительно неся ребенка. Такой маленький, такой беспомощный — а я был таким большим — но не менее беспомощным. Внезапно то, что у меня вообще могла быть дочь, показалось чудом. Я опустился на колени подле ложа и показал Электре ее ребенка.
— Твой наследник, — прошептала она, и я понял, что она еще ничего не знает. Ей не успели сказать.
