— Ты все равно этого не поймешь.
— Обещаю не смеяться.
— Ну не знаю… Вообще-то мне нравится как ты смеешься.
— Пока я смеюсь не над тобой, — Дел улыбнулась небу. — Но иногда мне не удается сдержаться, — она перекатилась поближе и положила голову мне на раскрытую ладонь. — Ты не чувствуешь себя реальным?
— Мои почки убеждают меня, что я реален.
— Ну вот и доказательство. Боль означает, что ты реален.
— Но… — я замолчал, яростно дожевывая последний кусок кумфы. — Я ничего о себе не знаю. У меня нет прошлого.
Голубые глаза сразу стали серьезными.
— У тебя слишком много прошлого.
— Я не об этом. Я не знаю, кто я. Знаю только, что нос у меня наоборот и кожа как коричневый бурнус, оставленный на много лет под солнцем.
— Как и у большинства жителей Границы. Ты посмотри на Рашада: у него рыжие волосы.
— Я совсем не похож на Рашада.
— Почти все жители Границы не похожи друг на друга. В них смешиваются слишком разные краски, — Дел улыбнулась. — Я не дразню тебя, но ты не производишь впечатление человека, который жить не может без прошлого. У тебя же столько талантов. Ты сам делаешь свое прошлое из будущего.
Порез дошел до кости.
— В Искандаре говорили, что джихади был — и остается — человеком многих талантов.
Дел перестала жевать кумфу и внимательно посмотрела на меня.
Я потер большой синяк.
— И об Искандаре почти ничего неизвестно.
— Он умер.
Я посчитал.
— Восемь дней.
— С… а-а, — Дел пожала плечами. — Думаю, ты переживешь десять дней Искандара.
— Нет, если Сабра имеет что-то против. Или Умир Безжалостный.
— Пусть сначала тебя поймают.
— Умир меня поймал.
— А ты сбежал, — не сдалась Дел и тут же нахмурилась. — А как тебе это удалось? Ты мне так и не рассказал.
Я пожал плечами.
— Тут и рассказывать нечего.
— Но они избили тебя, а ты освободился.
— Не освободился бы, если бы не использовал… — я замолчал.
Дел ждала, а потом поняла и даже приподнялась на локте.
— Магию, — закончила она.
Мне оставалось только тяжело вздохнуть.
— В самый жалкий день моей жизни впуталась еще и магия.
— Но она помогла тебе, ты сам это сказал.
— И из-за нее я таскаю зараженный меч. Я с самого начала от него отказывался, а сейчас… — я снова вздохнул, чувствуя себя очень уставшим, и не закончил. — Аиды, все это неважно.
Дел снова легла.
— Ты унизил его.
— Его? А-а, его. Незбет получил то, что заслужил.
— Ты мог просто просто выиграть танец.
— А я и просто выиграл! Я дал ему шанс отказаться еще до начала и два шанса сдаться во время танца. А чего ты от меня ждала? Я должен был отрезать ему голову, как ты Аджани?
— Нет, — возразила она. — Но…
— Но? Так ты хотела, чтобы я убил его?
Дел молчала.
— Хотела? — настаивал я.
Она вздохнула и повернулась ко мне.
— Тигр, ты оставил его раненного, злого и униженного. Некоторые люди, после такого, единственной целью своей жизни делают месть. Они плохие враги.
— Незбет?
— А ты уверен, что он не из таких?
Я фыркнул.
— С такими врагами как Незбет, я бы прожил вечность.
— Я слышала, что говорили те трое. Ты сделал его борджуни. Почему?
— Почему я сделал его борджуни? Или просто почему я это сделал?
— И то, и другое.
— Я его борджуни не делал. Это был его выбор. И он сам его сделал, отказавшись от своей чести, как указывает кодекс, — я вытащил полоску кумфы застрявшую между зубов. — Ты понимаешь, что такое кодекс и что такое честь.
— Да.
— Когда обученный шодо танцор меча сознательно отказывается от чести ради выигрыша танца или убийства, все отворачиваются от него. Он сам себя изгоняет из круга, — я пожал плечами. — После этого он не обязан становиться борджуни, но я не знаю ни одного танцора меча, который бы согласился растить коз или выцарапывать урожай из Южной пустыни.
— Есть и другие занятия.
— Да. Можно охранять караваны. Но караванщики предпочитают нанимать настоящих танцоров, а не обесчещенного человека. Они не могут быть уверены в его преданности — он ведь может завести их в ловушку, — я покачал головой. — Нет больше, истиннее свободы, чем быть танцором меча. И нет большего бесчестия, чем нарушить кодекс. Этот проступок будет преследовать человека всю жизнь, каждый день издеваясь над ним, пока все мысли этого человека не повернутся к борджуни, потому что только им все равно. Чтобы стать одним из них, достаточно уметь быстро и легко убивать.
— И ты сделал таким Незбета.
— Незбет молод. Он мог бы снова пойти к шодо и попросить о переучебе, начать все сначала. Но если у него есть голова на плечах, он вернется туда, откуда пришел и забудет о круге. Танцы — не его дело.
— Поэтому ты и сломал ему запястье?
— Нет. Хотя может быть. Если честно, я сделал это потому что знал, что другого шанса проучить его у меня может не быть. Еще одна попытка, и у него могло получиться.
— Нет, — отрезала Дел.
Я улыбнулся.
— Зря ты так думаешь.
— Из всех, кого я видела, ты лучший.
— Не считая Аббу?
Тишина.
— Ну? — настаивал я.
— Аббу… прекрасно танцует.
— Умир говорит, что он лучший.
Дел перекатилась набок.
— Ты слушаешь человека, который крадет женщин?
— Мораль мужчины — или ее отсутствие — не мешает верно судить о танце мечей.
Дел прошипела что-то на Высокогорном.
