людей. Трофеи, которые ты видишь, почетные. Они добыты в битвах, — я помолчал. — И взяты с мертвецов.
Наш проводник подвел нас к самому большому хиорту, спрыгнул с лошади и жестом предложил нам слезть. Кивком он разрешил мне приблизиться. Дел тоже сделала шаг вперед, но воин резко замотал головой.
Я посмотрел на Дел — она едва сдерживалась. Ей хотелось поспорить с воином, объяснить, что она приехала сюда по своему делу, но она промолчала. Дел вернулась к крапчатой лошади и с отчаянием взглянула на меня.
— Ты говоришь на Вашни? — спросила она.
— Почти нет. Но они знают язык Пустыни, на нем говорят почти все в Пендже. Баска… — моя рука потянулась к Дел, но замерла на полпути. — Дел, я буду осторожен. Я все понимаю.
Она вздохнула.
— Я знаю, я… знаю, но, — она покачала головой. — Я просто боюсь, что его здесь не окажется. Что его обменяли или продали еще кому-то и придется снова искать.
Мне нечем было ее утешить. Я оставил Дел с лошадьми, как обычно воины поступают с женщинами, вошел в хиорт вождя и столкнулся с ее братом.
Я застыл. Покрывало упало за моей спиной — Дел не могла увидеть, что происходило в хиорте, она не могла увидеть брата таким, каким видел его я: с прической Вашни, в килте Вашни, почти обнаженного как Вашни. Но длинные волосы были светлыми, глаза голубыми, а светлую кожу не покрыл загар. У него не было ожерелья из костей.
Значит он был… не совсем Вашни.
Он был немного ниже Дел и немного легче ее, и должен был остаться таким на всю жизнь, потому что взглянув на него, я понял, что его физическое развитие было остановлено. Передо мной стоял евнух.
Я видел такое и раньше, таких людей узнаешь по глазам. Не все они толстеют как Сабо, не все становятся женоподобными, не все сильно отличаются от нормальных мужчин.
Но взгляд меняется у всех. Остается едва заметная незрелость, вечная незрелость.
Я ничем не выдал, что узнал его. Я молча стоял у входа и пытался справиться с ужасом, потрясением и отчаянием.
Во имя Дел, потому что ради нее я должен был быть сильным.
Джамайл сделал шаг в сторону и я увидел старика, сидевшего на ковре, разложенном на полу хиорта — вождя свирепых Вашни: седого, морщинистого, дрожащего и полуслепого. Его правый глаз почти полностью покрывала пленка, на левом уже появились следы той же болезни, но глаз еще видел. Вождь сидел, гордо выпрямив спину, и ждал Джамайла.
Когда мальчик вернулся к нему, он сжал его мягкую бледную руку и больше не отпускал.
Аиды, что, ради валхайла, мне было делать?
Но я уже принял решение. И когда старый вождь спросил, зачем я приехал к Вашни, почти не сомневаясь, что разговор пойдет о торговле, я рассказал ему все. Я выложил ему всю правду.
Когда я закончил, я перевел взгляд на Джамайла. С его лица на меня смотрели голубые глаза Дел. Он не сказал ни слова и не издал ни одного возгласа недоверия, отчаяния или радости. Другой решил бы, что мальчик не показывал свои чувства из страха перед хозяином, но я уже все понял. Я видел, как старик держался за своего евнуха, видел насколько он зависел от мальчика, и не сомневался, что вождь Вашни не посмеет причинить Джамайлу боль. Он даже не повысит на него голос.
Вождь заговорил со мной. На языке Пустыни он рассказал мне историю Джамайла — все, что знал о нем. Аладар действительно предложил вождю мальчика как плату за торговую сделку, и Джамайла приняли как вещь, но он недолго оставался в таком положении. Вашни не считали его чулой. И не Вашни сделали его евнухом. И не Вашни отрезали ему язык.
Теперь стало понятно, почему Джамайл молчал. Он не мог говорить, потому что был нем, и не хотел, потому что был евнухом.
— Аладар, — только и сказал я.
Старик кивнул. Я видел как дрожали его губы, слезы наполняли невидящие глаза. Его руки еще сильнее затряслись, когда он сжал ладонь Джамайла. Рот кривился, и вождь с трудом выговорил вопрос:
— Нужен ли Северной женщине мужчина, который уже не мужчина?
Я смотрел на Джамайла. Заключенный навеки в свою физическую незрелость, он был очень похож на Дел. Я слишком хорошо знал его сестру, чтобы подумать даже на минуту, что эта причина заставит Дел изменить ее намерения.
Но я не мог говорить за нее.
— Пусть женщина скажет сама.
Старик снова кивнул и жестом позволил мне выйти. Я встал, собрал все мужество, которое нашел в себе, и вышел к сестре Джамайла.
Дел выслушала меня молча. Когда я закончил говорить, она вошла в хиорт. Я не должен был идти за ней, но Дел не знала языка Пустыни, а Джамайл не мог переводить ее слова вождю. И я вошел в хиорт следом за ней. Джамайл плакал. Дел тоже. И старик. Но в хиорте стояла тишина. Дел не смотрела на меня.
— Спроси вождя, разрешит ли он Джамайлу уехать со мной?
Я спросил. Старик, плача, кивнул.
Она сжала губы.
— Спроси Джамайла, поедет ли он.
Я спросил. Джамайл, помедлив, неуверенно кивнул. Я видел как бледная рука потянулась к каштановой ладони старика и вцепилась в нее как в последнюю надежду.
Глаза Дел высохли.
— Тигр… скажешь вождю спасибо? Скажи ему… сулхайя.
Я сказал. Джамайл, после просьбы вождя, встал и пошел к выходу за сестрой.
Дел остановила его, мягко положив ладонь на грудь. Ее глаза снова наполнились слезами и она заговорила на Северном, а когда закончила, крепко обняла брата, которого искала пять долгих лет, и отпустила его.
Я вышел вслед за ней из хиорта.
24
Весь путь от предгорий до оазиса у границы Пенджи Дел проехала с застывшим лицом и не произнесла ни слова.
Теперь она сидела в полутьме, прислонившись спиной к камням, и никак не могла осознать, что же произошло.
Достигнутая цель не всегда приносит радость. Ненадолго наступает удовлетворение, а потом тебя окружает пустота. Дел было еще тяжелее — она добилась того, чего хотела, но все ее старания оказались бессмысленными.
Я бы так не сказал, но Дел в этом не сомневалась.
— Они хорошо отнеслись к нему, — попытался я ее успокоить. — Два года он жил в аидах с Аладаром. Вашни любят его, они вернули ему достоинство.
— Я пуста, — измученно выдавила она.
Я сел рядом с ней. Когда солнце опустилось к горизонту, Дел развела небольшой костер под пальмой. Мы сидели на чепраках, жевали мясо, пили воду, молча думали о своем и смотрели как красный диск тонул в песках. Пенджу наполнила тишина, которую нарушало лишь бьющееся на ветру пламя и фырканье стреноженных лошадей.
