— Ваше величество, — прошептал Гаравар, — повторяю еще раз: императоры подобными делами не занимаются.
— Я — велел — молчать. Не хочу привлекать внимания. — Пока что.
Гаравар был солдатом старой Бимской школы, где верность почиталась превыше повиновения.
И все же, когда Карл зыркнул на открывшего было снова рот генерала, тот промолчал.
Карл не мог не признать, что в словах Гаравара есть смысл. И немалый, коли на то пошло. План-то хорош, вот только стоять во главе исполнителей должен не Карл Куллинан.
Не мое это дело, подумалось Карлу. Тут нужен проныра, способный бесшумно пробраться куда угодно — вроде Уолтера Словотского.
«И как ты догадался?..» Словотский уже давно был бы в замке, завлек парочку хорошеньких девиц, набил карманы золотом и самоцветами, переспал с кем-нибудь, наелся до отвала чем повкусней в замковой кухне, высосал бутылку лучшего хозяйского вина — и возвратился бы сюда с добытым добром и бароном — совершенно запуганным и готовым на что угодно.
И скорей всего даже бы не вспотел.
Традиционным способом извлечь непокорного барона из его замка было появление под его стенами соседей с малым войском и настоятельным приглашением в столицу.
Это практически безопасно: никакой барон не захочет воевать с соседями, если только не решил поставить на кон жизнь. Воевать с соседями равносильно самоубийству. Даже прикажи он своим людям атаковать этих парламентеров — его солдаты скорей всего взбунтовались бы. Князья и императоры не настроены смотреть на подобные нападения сквозь пальцы и обычно выражают свое несогласие с помощью топора и плахи.
«Передай Гаравару, — подумал Карл Куллинан, — что я не стал бы тем, кем стал, если б действовал по общепринятым правилам. И, коли уж на то пошло, не думаю, чтобы у здешних генералов было в обычае ползать по траве на карачках».
Ответа не последовало.
Тэннети, впрочем, ответила — и быстро.
— Есть люди, — прошептала она, — которых заботит твоя драгоценная задница.
«Заткнитесь. Я думаю».
«Умолкни!»
Было время, когда Карл Куллинан отправлялся в набег, не задумываясь о благополучии тех, на кого нападал, — но тогда он был командиром летучего отряда, а его жертвами становились работорговцы и их караваны.
Теперь все было иначе. Здешние солдаты были его подданными — хоть он и не любил этого слова, — а император не станет крушить все направо и налево, убивая невинных подданных.
Хм-м… похоже, барон не ожидает, что беда уже близко; вместо того чтобы следить, нет ли врага, дозорные перемывают косточки новому сержанту. Карл прикинул их путь и нахмурился: скорее всего они пройдут в притирку к его отряду. Преждевременная тревога ни к чему.
«Передай: «Тэн, не хочешь заняться левым, пока я сниму правого?»
«Эллегон, ты не мог бы покричать у них в голове?»
«Что ж, ладно. — Карл мысленно пожал плечами. — Значит, возвращаемся к началу. Передай: «Тэннети, возьми того худосочного парня…»
«Возьми Хофтена и заползите им за спину. Когда я отвлеку их внимание — кидайтесь на них и заставьте их молчать. Не убивая».
Карлу это было не по душе — но рассчитывать, что комендант гарнизона у Арондэля так же небрежен к воинской подготовке, как к дисциплине в дни мира, он не мог.
Когда двое дозорных оказались от силы в пяти ярдах от места, где он лежал, Карл Куллинан вскочил на ноги — кремневый пистолет в одной руке, меч — в другой.
— Во имя императора — стойте! — прошипел он, и за его спиной выросли остальные: Гаравар — с метательным ножом в пальцах, другие — с обнаженными клинками и арбалетами на изготовку.
Изумление заставило дозорных промедлить драгоценное мгновение; а больше ничего и не требовалось. Арондэль не был готов к войне; стражи не успели — а быть может, и не захотели — поднять тревогу прежде, чем Тэннети и Хофтен бросились на них.
— Кто… — начал было тот, что повыше, но слова завязли у него в глотке, когда рука Тэннети обвилась вкруг его горла, а кончик ножа нежно коснулся шеи.
— Пожалуйста, не кричи, — вежливо попросила она, — не то я обрежу твой крик прежде, чем он покинет глотку. А теперь медленно открой рот. — И она засунула ему туда кляп.
Хофтен заставил молчать своего пленника, просто сунув ему в рот кулак, — и теперь морщился от боли, потому что страж, пытаясь вырваться, вцепился в этот самый кулак зубами.
Карл Куллинан разрядил пистолет, сунул его в кобуру, потом протянул руку и ухватил пленника за грудки.
— Я сказал: «Стоять во имя
Глаза того округлились; он перестал вырываться.
— Так-то лучше. Ты предпочел бы, чтобы я сказал: «Стоять во имя
