эликсиром бессмертия чашу, и она облегченно вздохнула, когда я скользнул в ее податливое сердцевинное тепло.
И снова я нежил ее осторожно, поверхностно, едва-едва, продолжая поклевывать шею, плечи и губы детскими поцелуями – но она уже начала отвечать: с чуть равнодушной, сестринской ласковостью положила мне на спину ладонь, потом поймала мои губы своими, потом немного подвинулась, чтобы мне было удобнее – а когда она в первый раз застонала и в первый раз ударила бедрами мне навстречу, я сорвался с цепи.
Скомкал ее грудь рукою – вскрикнула, перекатился на нее – снова вскрикнула, радостно распахиваясь настежь, яростно гнул и катал ее, совсем послушную и счастливую от того, что ей по прежнему сладко быть послушной, и кажется, даже рычала: «На меня! Ну на же! Вот, бери!», а когда я взорвался наконец, с немыслимой силой обняла меня, будто желая впечатать в себя навеки, расплющить свою нежную плоть моею – и с мукой, мольбой и надеждой закричала, словно чайка, догоняющая корабль:
– Мой! Мой! Мой!!
Наверное, минуты две я был выброшенной на песок медузой. Потом открыл глаза. По ее щекам катились слезы.
– Лиза…
– Молчи. Просто полежи на мне и помолчи, – она всхлипнула. – Господи, Саша, как с тобой хорошо…
Некоторое время я не шевелился, лишь руку оставив на ней.
Но она, кажется, уже успокаивалась. Глаза просохли. Уже не стесняясь, села, обхватив колени руками, уложила на них подбородок – мне были видны лишь лоб и сверкающие глаза. Она смотрела на меня неотрывно. Наверное, так смотрят на иконы.
– Я люблю тебя, – сказала она. – Я тебя обожаю, я жить без тебя не могу. Я так люблю тебя кормить, тебя смешить, с тобой разговаривать… Так люблю с тобой вместе ходить куда-нибудь, все равно куда. Так люблю… – она запнулась, подыскивая слово, и выбрала самое, наверное, грубое и животное из тех, что могла произнести, наверное, она хотела подчеркнуть, что становится зверушкой и не стыдится этого, напротив, восхищается – давать тебе, – и тут глаза у нее вновь стали влажными. – Я просто не знаю, что делать.
Я молчал.
– У нее будет ребенок, Саша.
Я заморгал. Вазомоторика будь она неладна, беда с нею у всех на свете цынов. Ошеломленно приподнялся на руке, а потом спросил, как дурак:
– От меня?
Секунду она еще смотрела, не меняясь в лице, а потом зашлась от смеха. И плакала, и хохотала, и не сразу смогла произнести:
– Саша… родненький… ну уж это ты спрашивай не у меня!
Я тоже сел. Теперь уже я начал стесняться, забаррикадировался одеялом. Мир вертелся зыбкой каруселью.
– Это она тебе сказала?
– Да.
– Когда?
– Сразу. Когда я догнала ее в первый день.
Я попытался собраться с мыслями. Долго. Но безуспешно.
– Как же ты там терпела…
– Потому что люблю тебя.
– Господи, горшок выносила…
Она упрямо встряхнула головой.
– Потому что люблю тебя.
– Почему же ты мне сразу не сказала?
– Потому что – люблю тебя!
Я провел ладонью по лицу. Словно хотел стереть залепившую глаза паутину. Но не смог.
– Ты нас не оставишь?
– Если вы не прогоните – ни в коем случае.
– А их?
Я помедлил.
– Если они не прогонят…
– Ни в коем случае, – договорила она за меня. – Скажи, а у тебя были еще женщины одновременно со мной?
– Лиза, ты уверена, что хочешь все это знать?
– Да, родной. Может, буду жалеть потом – но раз уж это начали – надо… разгребать. У тебя было много женщин после того, как мы поженились.
– Много – это сколько?
– Десять! – храбро сказала она.
– Ну, ты мне льстишь…
– Пять.
– Две. То есть, без Станиславы две. С одной мы были очень недолго, восемь лет назад. Она быстро поняла, что я с тобой из-за нее не расстанусь, и ушла. Хотя, по-моему, не хотела, ей было очень больно. И я с ума сходил… знаешь, в основном от чего? От того, что делаю ей больно, и не могу не делать. Помнишь, я забился на дачу один и пил там три дня?
– Помню. Когда я позвонила, ты подошел… еле ворочая языком… я ужасно испугалась, хотела все бросить и ехать туда, но ты не велел… а уж на следующий вечер вернулся. Зелененький такой… Значит, это было из-за нее?
– Да.
– А через две недели мы первый раз поехали в Отузы. И ты был веселый, домашний, заботливый, гордый!
– Еще бы. Там было так хорошо. И я видел, что вам с Полькой хорошо – и от того цвел вдвойне.
– А вторая? Кто от кого?..
– Она уехала на трехлетнюю стажировку в Бразилию. Она биолог, занимается экосистемами влажных тропических лесов. Мы переписываемся иногда, но как она теперь ко мне относится – не знаю.
– Ты по ней скучаешь?
– Знаешь, да. Как правило-то некогда, но иногда вдруг будто очнешься, и чего-то не хватает.
– А Стася была уже при ней?
– Нет. Разминулись больше чем на год.
– Во мне действительно чего-то не достает?
– Лиза, я тебя очень люблю.
– Я знаю, родненький. Неужели ты думаешь, если бы я этого не чувствовала, я стала бы вести этот разговор? Знаю. Но тут другое. Наверное, так бывает, так может быть – любишь, и в то же время постоянно переживаешь какую-то неудовлетворенность, недобор. То ли страстности не хватает, то ли уюта, то ли акцентированной на людях преданности…
– Нет. По-моему, нет.
– Значит, ты просто совсем не можешь, чтобы у тебя была только одна женщина?
– Ну как это не могу!
– Нет, ты не отвечай так с лету. Не тот разговор теперь. Ты сам спроси себя.
Я спросил.
– Теперь уже не знаю, – сказал я.
– А когда эта… тропическая, вернется?
