Клиффорд САЙМАК
ВЫБОР БОГОВ
Глава 1
1 августа 2185 года. Итак, мы начинаем заново. В сущности, мы начали заново пятьдесят лет назад, но тогда мы этого не знали. Одно время мы питали надежду, что где-то еще остались люди и что мы сможем продолжить с той же точки, где остановились. Когда прошел шок и мы оказались в состоянии яснее размышлять и разумнее строить планы, мы полагали, будто сможем опереться на то, что имеем. К концу первого года нам следовало бы понять, что это невозможно, а к концу пятого – быть готовыми признать это, к чему мы не были готовы. Сначала мы отказывались смотреть этому факту в лицо, а когда пришлось, то начали цепляться за какую-то бессмысленную веру. Возродить старый образ жизни было невозможно; нас было слишком мало, и мы не имели специальных знаний, а старая техника, разрушившаяся от времени, уже не поддавалась восстановлению. Она была слишком сложна и требовала многочисленного обслуживающего персонала, с соответствующими умениями и знаниями, не только для работы с ней, но и для получения необходимой ей энергии. Мы сейчас не более чем воронье, расклевывающее труп прошлого, и однажды от него останутся одни лишь голые кости, и мы окончательно окажемся предоставленными сами себе. Однако в течение многих лег мы восстанавливали или открывали заново, как будет угодно, древние элементарные технологии, приспособленные к более простому образу жизни, и эти основные элементарные умения должны помочь нам не впасть в состояние первобытной дикости.
Никто не знает, что же в действительности случилось, хотя, конечно, это не мешает некоторым из нас разрабатывать теории, которые смогут объяснить происшедшее. Беда в том, что все теории сводятся к простым догадкам, в которых свою роль играют разнообразнейшие неверные метафизические представления. У нас нет никаких данных, кроме двух очень простых фактов, первый из которых состоит в том, что пятьдесят лет назад большая часть человечества либо куда-то перенеслась, либо была куда-то перенесена. Из более чем восьми миллиардов людей, что, разумеется, было чересчур много, сейчас осталось от силы несколько сотен. В доме, где я пишу эти строки, находятся шестьдесят семь человек, так много их только потому, что в тот вечер, когда все случилось, мы пригласили в гости нескольких молодых людей, чтобы отпраздновать совершеннолетие наших внуков-близнецов, Джона и Джейсона Уитни. Индейцев с озера Лич, возможно, не менее трех сотен, хотя мы их теперь нечасто видим, так как они вновь, как их далекие предки, кочуют по свету, как мне кажется, вполне благополучно и себе на пользу. Временами до нас доходят слухи об уцелевших где-то еще горстках людей (слухи обычно приносит какой- нибудь пришедший издалека робот), но когда мы отправляемся на поиски, в указанном месте никогда никого не оказывается и нет никаких свидетельств тому, что люди когда-то там были. Это, конечно, ничего не доказывает. Разумно предположить, что где-то на Земле остался кто-то еще, хотя нам не известно где. Больше мы их не разыскиваем, даже когда до нас доходят слухи, поскольку нам кажется, что мы уже не нуждаемся в них. За прошедшие годы мы смирились, свыклись с однообразием сельской жизни.
Роботы по-прежнему с нами, и мы не имеем ни малейшего представления, сколько их может быть. Все ранее существовавшие роботы должны были остаться. Они не покидали Земли или не были с нее перенесены, подобно тому, как исчезли Люди. С течением лет некоторая их часть поселилась здесь с нами, выполняя всю физическую работу и занимаясь домашними делами, необходимыми для нашего беспечального существования, и став поистине неотъемлемой частью нашего сообщества. Порой некоторые из них уходят от нас и куда-то отправляются на время, а бывают случаи, когда появляются новые роботы, и они либо остаются с нами навсегда, либо потом уходят опять. Человеку, не знакомому со сложившейся ситуацией, могло бы показаться, что роботы сгодились бы в качестве рабочей силы, необходимой для функционирования хотя бы небольшой части наиболее нужной нам старой техники. Вероятно, роботов можно было бы этому научить, но трудность состоит в том, что здесь у нас нет никого, кто обладал бы соответствующими знаниями. Пусть бы даже мы их научили, у меня есть вполне обоснованные сомнения в том, что из этого что-нибудь вышло бы. Мозг робота не технологичен. Роботов создавали для другого. Их делали для того, чтобы они тешили людское тщеславие и гордыню, утоляли ту странную жажду, которая, похоже, изначально присуща человеческому 'я' – стремление иметь подле себя других людей (или разумное факсимиле людей), которые бы удовлетворяли наши желания и нужды, рабов, находящихся у нас в подчинении, человеческих существ, над которыми мужчина или женщина (или ребенок) могли бы властвовать, создавая таким образом ложное чувство превосходства. Их назначение заключалось в том, чтобы служить кухарками, садовниками, дворецкими, горничными, лакеями (я никогда толком не мог понять, что же такое лакей) – в общем, быть самыми разными слугами. Прислужники и неравные компаньоны, выполняющие любое распоряжение, рабы. Собственно говоря, касаясь того, какой работой они у нас занимаются, я полагаю, что они по-прежнему рабы. Хотя я сомневаюсь, чтобы сами они считали это рабством; их ценности, пусть и данные им человеком, не являются полностью человеческими. Роботы служат нам с чрезвычайной охотой; благодарные за возможность служить, навязывают нам свои услуги и очевидно рады тому, что нашли новых хозяев взамен старых. Таково положение в отношении нас; в случае с индейцами все совершенно иначе. Роботы рядом с индейцами чувствуют себя неловко, а те, в свою очередь, смотрят на них с чувством, близким к отвращению. Роботы – составная часть культуры белого человека, и в силу того, что прежде мы имели дело с машинами, мы с готовностью принимаем роботов. Индейцы же воспринимают их как нечистых, как нечто, отвратительно грязное и чужое, и не желают иметь с ними дела. Любой робот, забредший в их лагерь, немедленно изгоняется. Здесь у нас всего несколько роботов; их должно быть еще много тысяч. Тех, которые живут не с нами, мы стали называть дикими роботами, хотя я сомневаюсь, чтобы они были в каком-либо смысле дикими. Часто из окна, или сидя во внутреннем дворике, или во время прогулки мы видим группы диких роботов, куда-то спешащих, словно по чрезвычайно важному делу. Ни разу мы не смогли определить, куда или по какому делу они направляются. Порой до нас доходят разные слухи о них, но это не более чем слухи, ничем не подтвержденные и не стоящие того, чтобы пересказывать их здесь.
Я сказал, что существуют два факта, и затем увлекся, рассказывая о первом. Второй факт таков: мы живем теперь гораздо дольше. Каким-то странным образом, совершенно недоступным нашему пониманию, процесс старения если не остановился, то во всяком случае замедлился. За последние пятьдесят лет я как будто совсем не постарел, и остальные тоже. Если у меня и прибавилось несколько седых волосков, я их не вижу; если, спустя пятьдесят лет, походка моя и стала чуть медленнее, я этого не замечаю.
Тогда мне было шестьдесят лет, и сейчас мне по-прежнему шестьдесят.
Молодые достигают зрелости обычным образом и за соответствующий промежуток времени, но, достигнув ее, как будто более не стареют. Нашим внукам-близнецам, которым двадцать один год исполнился пятьдесят лет назад, по-прежнему двадцать один год. Если судить по внешнему виду, они одного возраста со своими сыновьями и старшими внуками, и порой это приводит в некоторое замешательство человека вроде меня, который всю свою жизнь прожил, старея и ожидая наступления старости. Однако если даже меня это смущает, все же нет особых причин жаловаться, ибо наряду с замедлением процесса старения мы также обрели невероятно крепкое здоровье. Поначалу нас это беспокоило: если все люди исчезли, то что нам делать, если кто-нибудь заболеет и ему потребуется врачебная помощь и больничный уход?
Возможно, к нашему счастью, количество хронологических лет, в течение которых женщина способна рожать детей, осталось приблизительно таким же, что и до того, как была увеличена продолжительность жизни. Очевидно, женские детородные органы истощают свой запас потенциальных яйцеклеток в течение примерно тридцати лет, как и прежде.
Нет никаких сомнений, что исчезновение человечества и замедление старения каким-то образом связаны. И хотя все мы можем быть лишь благодарны за эту более долгую жизнь, а возможно, также и за снятие социального напряжения, возникшего в связи с перенаселением планеты, наиболее вдумчивых из нас порой тревожит мысль о том, какой во всем этом может быть скрытый смысл. Во тьме ночи мы лежим
