'Так бы я тебя и съел!' - подумал Митенька, пожирая ее глазами, но вслух продолжал:
- Нет, я, конечно, не об городских спектаклях говорю... я говорю об так называемых spectacles de societe...
Из дам некоторые перешепнулись, другие перемигнулись, как будто говорили друг другу: а вот, погоди, заставит он нас всех петь водевильные куплеты и изображать 'резвящихся русалок'!
- Нет, здесь этим некому было заняться.
- Но вы, Татьяна Михайловна?
- Я?.. а почему вы предполагаете, что именно я могу этим заняться?
Митенька сконфузился; он, конечно, был в состоянии очень хорошо объяснить, почему он так думает, но такое объяснение могло бы обидеть прочих дам, из которых каждая, без сомнения, мнила себя царицей общества.
Поэтому он только мял в ответ губами. К счастию, на этой скользкой стезе он был выручен вошедшим официантом, который провозгласил, что подано кушать. Татьяна Михайловна подала Митеньке руку. Процессия двинулась.
- Давайте вашу руку, но за обедом вы мне непременно должны объяснить, почему вы считаете, что именно я должна принять на себя устройство спектакля? - полушепотом сказала хозяйка дорогой.
- Стоит только взглянуть на вас, чтобы... - начал Митенька и не кончил.
- А? - не то насмешливо, не то сочувственно произнесла Татьяна Михайловна.
За столом разместились попарно, то есть мужчины вперемежку с дамами.
Излишек мужчин (преимущественно старцы, уже совсем непотребные) сгруппировался на другом конце стола, поближе к хозяину.
- Ну-с, 'чтобы'?.. - начала опять Татьяна Михайловна, очевидно, кокетничая. Она кушала при этом суп с такою грацией, как будто играла ложкой.
- Чтобы убедиться, что вы - единственная женщина, которая может привлечь...
- Публику?
- Вы жестоки, Татьяна Михайловна.
- Вашество! рекомендую вам пирожки! у меня для них особенный повар есть! в Новотроицком учился! (45) - приглашал с другого конца хозяин дома.
- Ем-с, Платон Иваныч; пирожки действительно бесподобны.
- Шесть лет в ученье был, - продолжал хозяин, но Митенька уже не слушал его. Он делал всевозможные усилия, чтоб соблюсти приличие и заговорить с своею соседкой по левую сторону, но разговор решительно не вязался, хотя и эта соседка была тоже очень и очень увлекательная блондинка. Он спрашивал ее, часто ли она гуляет, ездит ли по зимами Москву, но далее этого, так сказать, полицейского допроса идти не мог. И мысли, и взоры его невольно обращались к хорошенькой предводительше.
- Кушайте же пирожки; их шесть лет учились готовить, - насмешливо говорила между тем хозяйка.
Митенька ободрился.
- Так вы согласны будете взять на себя труд устроить spectacle de societe? - спросил он.
- Да, если вы будете внимательны к нашим дамам... Mesdames! Дмитрий Павлыч просит, чтоб вы приняли участие в предполагаемом им спектакле! Но вы и сами непременно должны принять в нем участие, - продолжала она, обращаясь к Митеньке, - вы должны быть нашим premier amoureux... <первым любовником> - Да, да! непременно, непременно! - вторили дамы.
- Увы! для меня это недоступно! Печальная необходимость... мой пост...
Но я могу, если угодно, быть вашим режиссером, mesdames, и тогда - прошу меня слушаться! потому что ведь я очень строг.
- Будто бы строги? - мимоходом заметила предводительша, взглядывая на него исподлобья.
- Увы!.. боюсь, что нет!
- Это вы, вашество, их спектакль устроить приглашаете? - вступился опять хозяин, - напрасно стараетесь! Эта штука у нас пробована и перепробована!
- Mon mari va dire quelque betise <мой муж скажет сейчас какую-нибудь глупость>, - шепнула предводительша про себя, но так, что Митенька слышал.
- А что же? - спросил он предводителя.
- Да наши барыни, как соберутся, так и передерутся! - ответил хозяин, отнюдь не церемонясь.
- Fi, mon ami <фи, мой друг>, какие ты вещи говоришь! - обиделась супруга его.
- Ну, уж извини меня, Татьяна Михайловна! а что правда, то правда!
- Какие же пиесы мы будем играть? - молвила блондинка, сидевшая по левую сторону.
- Позвольте... я знаю, например, водевиль... он называется 'Аз и Ферт'... (46) le litre est bizarre, mesdames <странное название, сударыни>, но пиеска, право, очень-очень миленькая! Есть в ней этакое brio... <воодушевление> - Я однажды в Москве у князя Сергия Борисыча 'Полковника старых времен' играла, - пискнула было вице-губернаторша, но на нее никто не обратил внимания.
- Есть еще, вашество, пиеска: 'Несчастия красавца', - откликнулся хозяин, может быть, с намерением, а может быть, и без намерения, но Митенька почувствовал, что его в это время словно ударило чем в спину.
- Да, и такая пиеса есть, - сказал он, - но, признаюсь, я более люблю живые картины. Je suis pour les tableaux vivants, moi! <Что касается меня, то я за живые картины!> На минуту все смолкли; слышен был только стук ножей и вилок.
- Дурак родился! - сказал хозяин.
Все засмеялись.
- Но, Платон Иваныч, позвольте вам заметить, что если всегда в подобные минуты должен непременно родиться дурак, то таким образом их должно бы быть уж чересчур много на свете! - заметил Митенька.
- А вашество разве думали, что их мало?
Митеньке сделалось положительно неловко, потому что хозяин, очевидно, начинал придираться.
- Mon mari est j'aloux! <Мой муж ревнует!> - шепнула опять-таки про себя предводительша, очень мило обгладывая крылышко цыпленка.
Начали подавать шампанское. Начались поздравления и пожелания.
Предводительша мило чокнулась и сказала:
- Je desire que vous nous restiez le plus longtemps possible! <Я желаю, чтоб вы оставались у нас как можно дольше!> - А еще что? - процедил сквозь зубы Митенька.
- Nous verrons <увидим>, - тоже процедила хозяйка.
- Вашество! извините! тоста не провозглашаю, а за здоровье ваше выпью с удовольствием! - говорил между тем предводитель.
'Ишь ведь оболтус! и у себя-то не хочет почтения сделать!' - подумал Митенька, припомнивший теорию предводителя о государевых писарях.
- Вот у меня письмоводитель в посреднической комиссии есть, так тот мастер за обедами предики эти говорить, - продолжал хозяин, - вот он!
Тут только Митенька заметил, что в темном углу комнаты, около стены, был накрыт еще стол, за которым сидели какие-то три личности. Одна из них встала.
- Я от хлеба-соли никому не отказываю! потому - народ бедный, оборванцы! - ораторствовал хозяин, - прикажете ему, вашество, приветствие сказать?
- Отчего же... я с удовольствием!
- Катай, Анпетов!
- Ах, mon ami, какие у тебя выражения!
- Ну, уж, Татьяна Михайловна, не взыщи! каков есть, таков и есть! Что правда, то правда!
Анпетов вышел к середине стола и произнес:
- Почтеннейшие госпожи и милостивые господа!
Если солнцу восходящу всякая тварь радуется и всякая птица трепещет от живительного луча его, то значит, что в самой природе всеблагой промысел установил такой закон, или, лучше сказать,
