'La question d'Orient. Le plus sur moyen d'en venir a bout' (170). Par un Observateur impartial. Leipzig. 1857. ('Восточный вопрос. Вернейший способ покончить с ним'. Соч. Беспристрастного наблюдателя. Лейпциг. 1857) 'подозревают, что под псевдонимом 'Беспристрастный наблюдатель' скрывается один знаменитый московский археолог и чревовещатель; но так как подобное предположение ничем не доказано, то и этого автора я нашелся вынужденным поместить в число знатных иностранцев (прим.авт.)'.
'Хочу рассказать, как один мой приятель вздумал надо мной пошутить и как шутка его ему же во вред обратилась.
На днях приезжает ко мне из Петербурга Кxxx, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим. Зашла речь об нынешних делах. Что и как. Многое похвалили, иному удивились, о прочем прошли молчанием. Затем перешли к братьям-славянам, а по дороге и 'больного человека' задели (171). Решили, что надо пустить кровь. Переговорив обо всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он все сидит.
- Расскажи, - говорит, - как ты к черногорскому князю ездил?
Рассказал.
- А не расскажешь ли, как ты с Палацким познакомился?
Рассказал.
- Так ты говоришь, что 'больному человеку' кровь пустить надо?
- Непременно полагаю.
- А нельзя ли как-нибудь другим манером его разорить?
- Нельзя. Водки он не пьет.
Бьет три с половиной, а он все сидит. Зашла речь о предсказаниях и предзнаменованиях.
- Снилось мне сегодня ночью, что я в гостях обедаю! - вдруг говорит Кxxx.
Или, другими словами, прямо навязывается ко мне на обед. В величайшем смущении смотрю на него, тщусь разгадать: какие еще новые шутки он со мной предпринять выдумает? Ибо, как человек богатый, он может предпринять многое такое, что другому и в голову не придет. Однако делать нечего; следуя законам московского хлебосольства, решаюсь покориться своей участи.
- Дома, говорю, у меня ничего не готовлено, а вот в Новотроицкий, коли хочешь...
Сказал это и испугался.
- В Новотроицкий так в Новотроицкий, - говорит. - Только, чур, на твой счет. Мне, брат, сегодня такая блажь в голову пришла: непременно на твой счет обедать хочу.
Делать нечего, поехали.
Выпили по рюмке очищенного и съели по небольшому кусочку ветчины. Мало.
А между тем, по непомерной нынешней дороговизне, вижу, что уже за одно это придется заплатить не менее пятнадцати копеек с брата.
Тогда я счел, что с моей стороны долг гостеприимства уже исполнен и что засим я имею даже право рассчитывать, что и он свой долг выполнит, то есть распорядится насчет обеда. Ничуть не бывало. Уже рассказал я ему и о том, как я у Ганки обедал, и о том, как едва не отобедал у Гоголя, - а он все смеется и никаких распоряжений не делает. Тогда дабы уничтожить в душе его всякие сомнения, я позвал полового и спросил у него счет.
- А обедать-то как же? - спросил меня Кxxx.
- Я, с своей стороны, сытехонек! - ответил я, едва, впрочем, скрывая терзавший меня голод.
Тогда он, весело расхохотавшись, сказал:
- Ну, брат, вижу, что тебя не победишь! Веришь ли, всю дорогу, из Петербурга ехавши, я твердил себе: не все мне его кормить! Пообедаю когда-нибудь я и на его счет! Вот те и пообедал!
Затем, когда недоразумение между нами кончилось, засели мы за стол, причем я, из предосторожности, завесил себе грудь салфеткою.
Подавали: селянку московскую из свежей осетрины - прекрасную; котлеты телячьи паровые - превосходные; жареного поросенка с кашей - отменнейшего.
Зная исправность моего желудка, я ел с таким расчетом, чтоб быть сытым на три дня вперед.
Наевшись, стали опять беседовать о том, как бы 'больного человека' подкузьмить; ибо, хотя Кxxx и откупщик, но так как многие ученые его гостеприимством во всякое время пользуются, то и он между ними приобрел некоторый в политических делах глазомер.
Прикидывали и так и этак. Флотов нет - перед флотами. Денег нет - перед деньгами. Все будет, коли люди будут; вот людей нет - это так.
Сидим. Повесили головы.
Однако ж, когда выпили несколько здравиц, то постепенно явились и люди.
- Как людей нет! кто говорит, что людей нет! да вот его пошлите! его!
Гаврилу! да! - кипятился Кxxx, указывая на служившего нам полового.
И затем, разгорячаясь по мере каждой выпитой здравицы, он в особенности начал рекомендовать мне некоего N-ского помпадура, Петра Толстолобова, как человека, которому даже и перед Гаврилой предпочтение отдать можно.
- Это такой человек! - кричал он, - такой человек! географии не знает, арифметики не знает, а кровь хоть кому угодно пустит! Самородок!
- Поди он, чай, и в Стамбул-то доехать не сумеет! - усомнился я.
- Не сумеет - это верно!
Задумались. Стали прикидывать, сколько у нас самородков в недрах земли скрывается: наук не знают, а кровь пустить могут!
- Одна беда - какими способами его в Стамбул водворить! Флотов нет! денег нет! - восклицал Кxxx.
- Чудак ты, братец! сам же сейчас говорил, что флотов нет - перед флотами!
- Кто говорил, что флотов нет? я, что ли, говорил, что флотов нет?
Никогда!! Я говорил...
Выпили еще здравицу и послали Палацкому телеграмму в Прагу. Заснули.
В 12 ночи проснулись.
- Я, - говорит Кxxx, - удивительнейший сон видел!
И рассказал мне, что во сне ему представилось, будто бы Толстолобов уж водворен в Стамбуле и пускает 'больному человеку' кровь.
- И так, братец, он ловко...
Но я, будучи уже трезв, ответил на это:
- Не всегда сны сбываются, друг мой! Вот ты вчера видел во сне, что в гостях у меня обедаешь, а между тем кто из нас у кого в гостях отобедал?
По сему можешь судить и о прочем.
Сказавши это, я вышел из трактира, он же остался в трактире, дабы на досуге обдумать истину, скрывавшуюся в словах моих.
Имеяй уши слышати - да слышит!'
