16. Самый грязный город
Энтрери легко скользил по темным переулкам Калимпорта, как сова скользит по лесу в сумерках. Тут был его дом, место, которое он знал лучше всего, и для всего уличного люда день, когда вернулся Артемис Энтрери, был знаменательным.
Энтрери не мог сдержать улыбку, когда слышал за спиной взволнованный шепот — старые члены гильдии сообщали новичкам, что король возвратился. Энтрери никогда не позволял своей легендарной репутации — независимо от того, каким путем заработанной — нарушать его постоянную сосредоточенность, и это позволяло ему выживать все эти годы. В городских трущобах выдающаяся репутация делала человека мишенью для честолюбцев, стремящихся за его счет повысить свою собственную известность.
Таким образом, первая задача Энтрери в городе, кроме его обязанностей по отношению к Паше Поку, состояла в том, чтобы восстановить свою сеть осведомителей и партнеров, укреплявших его положение в гильдии. У него уже было важное задание насчет быстро приближавшихся Дриззта и компании для одного из них, и он знал, для кого.
— Я слышал, что Вы вернулись, — пропищал крошечный парень, выглядевший как человеческий мальчик, не вступивший еще в пору юности, когда Энтрери наклонился и вошел в его жилище, — Я в этом и не сомневался. '
Энтрери принял комплимент. Что изменилось, мой друг халфлинг? '
— Немного, — ответил Дондон, — и многое. Он подошел к столу в самом темном углу его маленькой комнаты, выходящей окнами в аллею, в дешевой гостинице под названием «Свернувшаяся Змея». Правила улиц не изменяются, меняются игроки. Дондон поднял голову от стола с незажженной лампой и заглянул в глаза Энтрери.
— Артемис Энтрери ушел, — объяснил халфлинг, желая удостовериться, что Энтрери действительно понял его предыдущее утверждение, — В королевской свите образовалась вакансия. '
Энтрери согласно кивнул, и халфлинг расслабился и громко вздохнул.
— Пок все еще управляет торговцами и доками, — сказал Энтрери, — Кто командует на улицах? '
— Тоже Пок, — ответил Дондон, — по крайней мере на словах. Он назначил другого агента на Ваш участок. Целую орду агентов. Дондон задумался на мгновение. Он снова должен был быть осторожен и взвешивать каждое слово прежде, чем произнести его. Возможно, точнее было бы сказать, что не Паша Пок управляет улицами, а ему управляют улицами. '
Без всяких объяснений Энтрери знал, к чему клонит халфлинг. Расситер ', — сказал он мрачно.
— Многое можно было бы рассказать о нем и его команде, — хихикнул Дондон, снова пытаясь зажечь фонарь.
— Пок дал большие полномочия крысам-оборотням, и уличные хулиганы стараются не ссориться с гильдией, — рассуждал Энтрери.
— Расситер и его подручные играют жестко. '
— И жестко им придется падать. '
Ледяной тон Энтрери заставил Дондона поднять глаза от фонаря, и халфлинг наконец действительно узнал прежнего Артемиса Энтрери, уличного бойца, который построил свою темную империю сам, не привлекая больше одного союзника за раз. Непроизвольная дрожь пробежала по спине Дондона, и он неловко переступил с ноги на ногу.
Энтрери заметил его замешательство и быстро переменил тему. Хватит о нем, — сказал ассасин, — Не беспокойся об этом, малый. У меня есть для тебя работа, которая больше соответствует твоим талантам. '
Дондон наконец зажег фитиль фонаря и пододвинул стул своему прежнему боссу.
Они проговорили больше часа, пока за окном не сгустилась ночная тьма. Тогда Энтрери вылез через окно и спрыгнул в аллею. Он не ожидал, что Расситер решится нанести удар, не изучив как следует своего врага, даже не начав понимать его намерения.
Как видно, ассасин был невысокого мнения об умственных способностях крысы-оборотня.
Возможно, как раз Энтрери недооценивал своего врага, не учитывая, насколько возросло влияние Расситера и его подручных за последние три года. Меньше чем через пять минут после его ухода дверь Дондона распахнулась снова.
И в комнату вошел Расситер.
— Что ему было нужно? — спросил он, шлепаясь на стул за столом и располагаясь поудобней.
Дондон с тревогой отодвинулся, заметив еще двух приближенных Расситера, стоявших на страже в зале. Даже год спустя, халфлинг все еще чувствовал себя неловко рядом с Расситером.
— Давай, давай — поторопил его оборотень. Он спросил снова, еще более мрачным тоном: Что он хотел? '
Дондону вовсе не хотелось оказаться между двух огней: между крысами-оборотнями и ассасином, — но другого выбора не было, приходилось отвечать. Если Энтрери когда-нибудь узнает, что Дондон его надул, дни его будут сочтены.
Но если он не будет откровенен с Расситером, его гибель будет такой же неотвратимой, но более мучительной.
Он вздохнул от безвыходности своего положения и рассказал все, деталь за деталью, Расситеру.
Тот не стал отменять инструкции Энтрери. Он разрешил Дондону проделать все так, как задумал ассасин. Очевидно, крыса-оборотень верил, что сможет обернуть его план к своей собственной пользе. Он спокойно сидел, царапая гладкий подбородок и смакуя ожидаемую легкую победу, его гнилые зубы при свете фонаря казались еще желтее.
— Ты будешь с нами этой ночью? — спросил он халфлинга, радуясь, что с ассасином скоро будет покончено, — Луна будет яркой. Он ущипнул Дондона за пухлую щеку: Мех будет пушистым, а? '
Дондон отшатнулся. Не этой ночью, — ответил он слишком поспешно.
Расситер вздернул голову, с любопытством разглядывая Дондона. Он всегда подозревал, что халфлинг не слишком доволен своим новым состоянием. Связан ли этот вызов с возвращением его старого хозяина? — подумал Расситер.
— Если будете дразнить его, умрете, — ответил Дондон, отводя глаза от крысы-оборотня.
— Вы еще не знаете человека, с которым столкнулись, — настойчиво продолжал Дондон, — Глупо играть с Артемисом Энтрери. Он знает все. Если мелкую крысу заметят с донесением, то я поплачусь за это жизнью, а ваши планы будут разрушены. Он подался вперед, несмотря на свое отвращение, и поднес серьезное лицо только на дюйм от носа Расситера.
— Поплачусь жизнью, — повторил он, — как минимум. '
Расситер вскочил со стула и отшвырнул его через всю комнату. За один-единственный день он слишком часто слышал об Артемисе Энтрери, чтобы проникнуться к нему симпатией. Куда бы он ни повернулся, всюду дрожащие губы произносили имя ассасина.
— Разве вы не знаете? — возмущался он, сердито шагая к двери, — Это Расситера все должны бояться! '
Он почувствовал характерный зуд на подбородке, затем знакомое покалывание поползло по всему его телу. Дондон, все еще не привыкший к предстоящему зрелищу, отодвинулся и отвел глаза.
Расситер сбросил ботинки и расстегнул рубашку и штаны. Он уже начал покрываться шерстью, торчащей пучками и клочьями. Упав навзничь у стены, он затрясся в лихорадке, кожа его пузырилась и морщилась, особенно вокруг лица, а когда его морда стала удлиняться, он не смог сдержать вопля. Хотя это превращение проходило для него, возможно, в тысячный раз — муки агонии были не меньшими, чем во время его самого первого преобразования.
