— Послушайте, Мартине, вы мне сказали, что по возвращении с собрания осмотрели здесь все?
— Да, господин комиссар.
— Вы уверены, что здесь никто не прятался?
Он удерживается от пожатия плечами, но его лопатки единодушно голосуют в пользу утвердительного ответа.
— Это невозможно. Здесь только несколько канистр с маслом и поливочный шланг. Где ему было спрятаться?
— А если прямо в машине Ляндоффе?
— Этого тоже нельзя представить, господин комиссар. Выходя с собрания, Ляндоффе нес в руках сверток афиш. Я сам его положил на заднее сиденье. Потом он до самого дома нигде не останавливался.
— За исключением того, чтобы открыть вам дверь в дом. Предположим, что кто-то ждал за зеленой изгородью и в этот короткий промежуток времени… Ляндоффе выходит из машины, чтобы вам открыть, и этот кто-то вскакивает в это время на заднее сиденье…
Но Мартине продолжает отрицательно качать головой.
— Нет. Конечно, он пошел открывать нам дверь дома, но, пока он впускал Мирадора, я отпирал ворота гаража. Машина стояла как раз на углу дома. В ночной тишине я бы услышал, как открывается и закрывается дверца. И даже… Немыслимо, чтобы убийца проделал все эти трюки за несколько секунд и в нескольких метрах от полицейских, приставленных охранять жертву!
И он умолкает, довольный тем, что опроверг мои сомни тельные предположения, негодник!
— Где вы обнаружили труп, когда взломали дверь?
— Между машиной и стеной гаража.
— Воспроизведите мне возможно точнее, в каком положении он находился.
Он согласно кивает, открывает переднюю дверцу машины, становится на корточки и принимает очень странную позу — зад на полу автомобиля, а голова упирается в нижнюю часть стены.
Я показываю на сверток афиш, который лежит на полу недалеко от псевдотрупа.
— Афиши находились здесь?
— Мы к ним не прикасались.
Я собираюсь продолжить воссоздание картины убийства, но неожиданный приход двух странных типов мешает этому. Пришедшие во всю глотку распевают “Чесальщиков”. Очаровательнейший из когда- либо существовавших дуэт — Берюрье и Морбле! Бас, именуемый благородным, и чистый, как труба, баритон. Если каждый из них не осушил по две бутылки “Мюскаде”, то мне остается лишь позвонить папе Павлу VI, чтобы попросить у него себе место старшего сержанта в его папской гвардии.
— Что я узнаю?! — громогласно вопрошает Берю, закончив последний куплет раньше своего напарника. — Прихлопнули последнего клиента? Где эти засранцы, которым была поручена его охрана? Я им покажу, как надо завязывать галстук!
— Успокойся, Берю! — угрюмо говорю я ему. — Похоже, ты уже набрался, как свинья. Его это задевает за живое.
— Я? — протестует он. — Спроси у моего друга, сколько мы выпили…
Все равно, что муравей пописал.
— Точно, — подтверждает Морбле, сопровождая свое утверждение великолепной икоткой.
Я шепчу Толстяку:
— И надо же было тебе приводить сюда этого старикашку, чтобы он путался у нас под ногами, как будто у нас без него не хватает неприятностей…
Чувство дружбы у Берю отлито из сверхпрочного чугуна:
— Я запрещаю тебе называть Пополя старикашкой!
Он потрясает большим пальцем, верхняя часть которого достаточна, чтобы за ним спряталась морская черепаха.
— Это вот такой парень! Он не дурак! Дай ему возможность хоть чуть-чуть заняться следствием и ты увидишь!
Я возмущенно ору:
— Валите оба отсюда, пьянчуги, иначе я вас упрячу в тюрьму как самых отъявленных бродяг, какими вы в действительности и являетесь!
Его Величество понимает, что я не расположен терпеть его выходки. С чувством собственного достоинства он берет под руку унтер-офицера.
— Идем, Пополь, не будем путать божий дар с яичницей!
— Все они бездари и иже с ними, — убежденно подтверждает Морбле.
Уф! Бывают моменты, когда Толстый успокаивает нервы, но бывают и моменты, когда он их напрягает до предела!
Когда компания “Объединенные свиньи” (официально более известная как “Свиные ножки”) ушла, я прошу показать мне труп. Меня ведут через дверь в глубине гаража на первый этаж. Труп покоится на брезенте в малой гостиной. Врач без пиджака сидит перед столиком в стиле Людовика XV. Он лихорадочно что-то пишет.
Я представляюсь, и он поднимает свою маленькую головку в виде чайника без крышки. Его нос напоминает загнутый краник, уши — ручки корзины, череп сверху совершенно плоский.
— Каковы ваши первые впечатления, доктор?
Он страдает небольшим тиком: временами его правый глаз подскакивает до середины черепа.
— Этот человек, — заявляет он голосом озябшего евнуха, — получил удар в лицо. Удар был сильным, однако недостаточным, чтобы вызвать смерть или даже перелом. Он вызвал лишь нокаут. Жертва упала. Лицо упавшего оказалось примерно в полутора метрах от выхлопной трубы. У него не хватило сил подняться, и он умер.
Я склоняюсь над беднягой Ляндоффе. У него на лбу над левой бровью проступает ужасное синеватое пятно величиной с блюдце.
— Каким орудием была нанесена эта рана, доктор? — спрашиваю я.
— Кирпичом, — отвечает эскулап и подает мне лупу. — Посмотрите, четко видны частички жженой глины по всей поверхности травмы. Кирпич оказался первым, что подвернулось под руку.
— В котором часу, по-вашему, наступила смерть?
Он чешет свой нос:
— Полагаю, между двенадцатью и часом ночи.
— Спасибо, доктор. Составьте подробное заключение. В верхах зашевелились, и нам понадобятся серьезные материалы, чтобы произвести впечатление на этих господ.
Я обращаюсь к моей когорте инспекторов:
— А теперь мы перейдем к интимной жизни покойного. Что она собой представляла?
Хитрец Мартине берет на себя инициативу:
— Господин Ляндоффе был вдовец. Он жил здесь с дочерью и зятем, который работает начальником упаковочного цеха на мельнице. У дочери есть ребенок, ему год и четыре месяца. Кроме того, у них прислуга. Вот и все!
Нельзя быть более кратким. Я его благодарю кивком головы и иду знакомиться с семьей покойника. Его дочь красива. Это рыжеватая блондинка с кокетливыми веснушками, темными глазами и формами, находящимися там, где им и положено быть. Она в прострации.
— Я умоляла папу снять свою кандидатуру, — всхлипывая, говорит она. Когда началась эта серия убийств, у меня появилось мрачное предчувствие.
Она вновь разражается рыданиями.
Я собираю в большой узел всю присущую мне тактичность и, подбирая такие голосовые модуляции, от которых потерял бы сознание разводной ключ, вкрадчиво говорю:
— Вы присутствовали вчера на предвыборном собрании?
— Нет, из-за ребенка.
— А ваш муж?
— Он был в отъезде и только что вернулся, четверть часа назад.
