кажется, много общего. Вы цените прекрасные произведения искусства. Вам невыносимо больно смотреть, как они гибнут по воле слепой случайности. Вы посвятили немало времени их спасению. Это говорит о вашей прозорливости. Современная наука не пугает вас своими возможностями. Вы лишены предрассудков. Будучи смертным, вы не пляшете под дудку ограниченных моралистов. Значит, вы весьма мужественны.
Мои слова, кажется, не польстили Херсту и не обрадовали его. Он слушал меня с непроницаемым лицом. О чем же он думает? Я продолжал, подражая героям Клода Рейнса179:
– Мы долго и пристально за вами наблюдали. Мы не делаем наших предложений кому попало… И все же я и теперь вынужден задать вам несколько вопросов.
Херст молча кивнул. Он что, язык проглотил?!
– То, что мы предлагаем, – продолжал я, – по зубам не каждому. Подумайте как следует, не устали ли вы от жизни? Может, вам иногда хочется уснуть навсегда?
– Не хочется, – ответил Херст. – Если бы я устал от жизни, я бы махнул на все рукой и умер. Мне не нужны сон и вечный покой, мистер Дэнхем. Наоборот, я хочу еще пожить. У меня уйма дел. Я не выношу праздности. Без дела я умираю от скуки.
– Допустим, – кивнул я. – Но надо подумать еще кое о чем. Не слишком ли изменился мир со времен вашей молодости? Взгляните на этот портрет. Когда его писали, вы были в расцвете лет. Ваше поколение было молодо. Мир принадлежал вам. Вы знали, по каким правилам играть, и ничто вас не пугало… Но ведь вы родились еще до того, как Линкольн выступил со своей речью в Геттисберге180. С тех пор мир очень изменился. Теперь игра идет по другим правилам, в моде иная музыка, а танцы больше напоминают физзарядку. Короли быстро вымирают, и власть переходит в руки беспринципных тиранов. Вас не пугает скорость, с которой стали разворачиваться события? Вам лишь семьдесят лет, но не чувствуете ли вы себя иногда динозавром? Живым ископаемым из предыдущей геологической эпохи?
– Нет! – решительно заявил Херст. – Мне нравится жить здесь и сейчас. Я люблю скорость и все новое. А в будущем мне, наверное, понравится еще больше. Кроме того, что бы там ни говорили циники, история показывает, что человечество меняется к лучшему. Грядущие поколения будут лучше нас, как бы нас ни пугали разные новомодные увлечения. Да и что такое мода? Что мне до музыки, которую слушает теперь молодежь?! Повзрослев, наши дети будут сильнее и умнее нас. Они смогут учиться на наших ошибках. Я бы хотел увидеть, как они прочно встанут на ноги.
Я кивнул, и некоторое время царило молчание. Наконец я снова заговорил:
– Не забывайте и о сердечных делах, – предупредил я Херста. – Если у человека есть люди, к которым он привязан, то чем дольше он живет, тем больше вероятность, что с ними может случиться нечто такое, от чего ему будет очень и очень больно. Подумайте об этом как следует, мистер Херст!
Медленно кивнув, Херст наконец опустил глаза.
– Это было бы особенно тяжело для человека с прочными семейными связями, – сказал он. – У каждого человека должны быть такие связи. Но многое в мире происходит не так, как надо бы, мистер Дэнхем, – хоть я и не знаю почему…
Что он имеет в виду? Может быть, ему хочется более близких отношений с сыновьями?.. Задавая себе эти вопросы, я напустил на себя понимающий вид.
– А что до любви, – немного помолчав, продолжал Херст. – То есть вещи, с которыми приходится смириться. Это неизбежно. Любовь и боль шагают рука об руку.
Может, Херст сожалеет о том, почему Марион не желает ради него бросить пить?
– Любовь невечна, и от этого тоже бывает больно, – заметил я, и Херст снова поднял на меня глаза.
– Слишком долгая любовь тоже причиняет боль, – сообщил он мне. – Но, уверяю вас, я умею терпеть.
Что ж, Херст правильно ответил на все вопросы, и я поймал себя на том, что поднял руку, чтобы погладить себя по бороде, которой раньше щеголял.
– Трезвый взгляд на вещи, мистер Херст, – сказал я. – Теперь давайте обсудим условия.
– Сколько вы мне еще дадите? – тут же взял быка за рога Херст.
– Двадцать лет, – ответил я. – Плюс-минус год или два. Какой огонь вспыхнул в глазах Уильяма Рэндольфа Херста!
А я-то чуть не забыл, с кем имею дело.
– Двадцать лет?! – презрительно фыркнул он. – Мне же только семьдесят. У меня был дед, который прожил до девяносто семи! Да я и без вас проживу еще двадцать лет!
– С таким сердцем, как у вас, не проживете. И вы это прекрасно знаете, – парировал я.
Херст поморщился и нехотя кивнул:
– Ну ладно. Двадцать так двадцать… Если вы на большее не способны! Что вы хотите взамен, мистер Дэнхем?
– Две вещи, – ответил я, подняв два пальца. – Компания хочет, чтобы вы предоставили ей право время от времени хранить кое-что в вашем замке. Ему ничего не будет угрожать. Речь идет не о контрабанде, а о книгах, картинах и других произведениях искусства, которые могут погибнуть, если будут храниться в менее защищенном месте. В известном смысле мы просто будем пополнять ваше собрание.
– Значит, моему дому не суждено погибнуть? – с мрачным удовлетворением на лице спросил Херст.
– Да, – ответил я. – Это творение ваших рук значительно вас переживет.
Услышав это, Херст осторожно опустил собачку на пол, встал и ушел в другой конец кабинета. Когда он наконец вернулся, на его губах играла едва заметная улыбка.
– Ну хорошо, мистер Дэнхем, – сказал он. – А что вы еще хотите? Что-нибудь невыполнимое?
– Вы должны внести в ваше завещание кое-какие новые пункты, – сказал я. – Тайно предоставить моей Компании право распоряжаться некоторыми из ваших активов. Немногими, но совершенно определенными.
Услышав это, Херст так свирепо усмехнулся, что я невольно задрожал. У меня покрылся испариной лоб, взмокла рубашка под мышками.
– Эта ваша Компания, кажется, считает меня полным дураком? – по-прежнему улыбаясь, спросил Херст.
– Вы повели бы себя, как дурак, если бы согласились на ее предложение, не задавая никаких вопросов, – улыбнулся я в ответ, с трудом подавив желание броситься наутек. – Компании не нужны ваши деньги, мистер Херст. Вы можете оставить все вашей жене и детям. Завещайте Марион сколько хотите. Пусть она ни в чем не нуждается. Условия Компании никоим образом не ущемят интересы ваших наследников. Вы должны понимать, что речь идет о том, что принесет реальную выгоду лишь через пару сотен лет. Сейчас, в 1933 году, это может казаться сущим пустяком, но в далеком будущем это станет бесценным. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Скорее всего, да, – сказал Херст и, поддернув брюки, уселся в кресло. Такса прыгнула ему на колени.
Радуясь тому, что Херст перестал сверлить меня взглядом, я поспешно продолжал:
– Мы покажем вам проект изменений в вашем завещании, но вам не следует знакомить с ним юристов…
– Это я понимаю, – сказал Херст, махнув здоровенной рукой. – Я пока сам в состоянии разобраться, грамотно ли составлен контракт, и ничего никому не стану показывать. Но давайте уточним одну вещь, мистер Дэнхем! Вы только что дали мне понять, что среди моих активов есть кое-что такое, что в один прекрасный день очень понадобится вашей компании. Вам не кажется, что было бы логично, если бы я теперь поднял цену? А еще мне хотелось бы побольше узнать о ваших хозяевах. Мне нужны доказательства того, что вы, да и мистер Шоу, если уж на то пошло, говорите правду.
Я и не сомневался в том, что мы очень скоро придем к этому.
– Разумеется, мистер Херст! – воскликнул я. – Все необходимые доказательства у меня с
