жизнь дядя Виталий — и я кинулась в отношения с Филиппом, пытаясь реабилитировать в моей душе само понятие любви…
И эти отношения я приняла поначалу за любовь.
Приняла за любовь, а не любила. Вот это будет — правда.
Я вообще никого никогда не любила. Я не знаю, что такое любовь. Я ее искала, да, — но так и не нашла. Поэтому я ушла от Филиппа. Поэтому я должна уйти от Алекса. Чтобы найти любовь'.
Аля вздохнула. «Я должна это сделать», — заверила она себя еще раз.
Но ей почему-то не нравилось ее решение. Что-то в нем было не правильным, но она не знала, никак не могла уловить — что.
Внизу раздался какой-то звук. Она напряглась.
Это гулковатый звук перекладин лестницы. Филипп поднимался к ней.
А это его шаги уже по чердаку.
Один.
Другой.
Третий.
Аля едва удержалась, чтобы не прикрыть голову руками в ожидании очередного удара. Ее спина окаменела.
Она услышала его дыхание над собой.
— Алечка… Маленькая моя, не плачь! Прости меня! Я…
Аля осторожно обернулась. Филипп стоял на коленях у ее тюфяка. Он плакал.
— …Я так люблю тебя! — шептали его по-детски вспухшие от плача губы.
Так было всегда: он ее бил, потом плакал и просил прощения. Потом начинал целовать…
— С чего ты взял, что я плачу? — холодно спросила Аля.
Он глянул на нее: ледяной взгляд, надменное и отрешенно-чужое лицо… Такую Алину он не знал. Та, которую он знал, должна была тоже плакать; должна была сейчас припасть к нему, захлебываясь от рыданий, ища защиты у него — от него же; он бы гладил ее по голове, утешая, шепча нежные слова; потом бы они занимались любовью…
— Убери от меня руки, — спокойно приказала Аля. — И убирайся из комнаты.
Она сама себя не узнавала. Она бы никогда не подумала, что способна так разговаривать с Филиппом — так смело, так независимо, так жестко. Она вообще не умела так разговаривать — ни с кем. А уж тем более с Филиппом. Его она всегда боялась и теперь не понимала, откуда взялась в ней вдруг такая отвага…
Филипп ошеломленно посмотрел ей в глаза. Кажется, он не верил своим ушам. Он медленно поднялся с колен, зачем-то отряхнул их… И послушно и молча покинул чердачную комнату.
Аля была потрясена самой собой.
Больше Филипп к ней не заходил. До восьми часов; в восемь он сунул голову в дверь и сказал без всякого выражения: «Уже время звонить».
Аля не шелохнулась. «Все гораздо проще на самом деле — додумывала она свою мысль — странно не видеть таких простых решений. Нужно только дойти до дверей, открыть их — и оказаться на улице. Там — дорога, машины проезжают, люди в окна смотрят, можно закричать…» Аля чувствовала в себе небывалую, новую для нее отвагу.
Он подождал. Не получив никакого ответа, Филипп поднялся в комнату и сел на краю люка.
Аля пристально посмотрела на Филиппа. Нет, он спокоен, он будто принял как должное, что она прогнала его. Конечно, это нормально: он должен понять, что их отношения закончились четыре года назад и возврата к ним нет.
Аля изменилась и жизнь ее тоже изменилась: она больше не принадлежит Филиппу, у нее нет ничего общего с ним, а у него нет никаких прав на нее. Она замужем. Он должен с этим смириться.
Замужем! Мысль об Алексе больно кольнула в груди. Но времени размышлять об этом не было.
— Восемь, Аля. Ты обещала позвонить в восемь. Сейчас уже Марго будет перезванивать. Поторопись.
— Какой смысл? Все равно банки до утра закрыты.
— А нет, а нет! Ты мне больше не морочь голову! То одно, то другое, то третье — ты все время находишь отговорки!
— Зачем давать ему ночь для размышлений? Подумает, рассудит, что никаких фактов против него у меня быть не может, что я просто блефую, угрожая ему скандалом; а то, что я, якобы, «запуталась», по зрелом размышлении может у него вызвать только удовлетворение: нечего было от мужа ночью сбегать!
— Кончай, я сказал!
— Разве я не права? — спокойно продолжала Аля, — Разве это не логично? Я ведь о ваших интересах забочусь, — сказала она ехидно.
Филипп растерялся. Он ничего не понимал.
— Позвони Марго, спроси у нее, что делать, раз сам не можешь сообразить, — с издевкой посоветовала Аля.
— Я и без Марго разберусь, — тяжело ответил он. — Вставай.
— Я никуда звонить не буду, — твердо сказала Аля.
— То есть — как это? Ты обещала! Мы договорились!
— Я передумала.
— Ты нас обманула! — в его голосе начала закипать ярость.
— Думай, как тебе нравится.
— Нет, ты позвонишь! Вставай! Вставай я тебе сказал!
— Нет.
— А я говорю — да! — Филипп подошел к тюфяку и стал с него стаскивать Алю. Аля скатилась на пол и села возле постели.
— Бесполезно, Филипп. Ты можешь меня притащить к телефону, или телефон ко мне — я звонить не буду.
— Но почему!? Ты же была согласна! Тебе-то что, раз ты от него ушла!
— Ты все равно не поймешь, Филипп… Я не могу просить деньги у человека, от которого я ушла. Я не могу вымогать у него эти деньги. Хоть они и не мне, а для вас, — все равно, обязанной ему буду — я.
— Послушай… — Филипп сел на пол рядом с ней. — Послушай-ка. Раз ты ушла от него — тебе ведь тоже деньги нужны, верно? Попроси у него шестьсот тысяч: одна сотня будет для тебя. Уж по крайней мере будешь знать, за что ты ему обязана. Хорошая мысль, а?
Аля рассмеялась.
— До чего же ты прост, Филипп!
— А что? Разве плохо?
— Для тебя, наверное, хорошо.
— А ты, значит, такая особенная, для тебя, значит, не хорошо… — начал заводиться Филипп.
«Пусть заводится, — бодрилась Алина, — именно это мне и нужно сейчас…»
Их разговор был прерван телефонным звонком. Звонила, несомненно, Марго. Филипп нехотя встал и без всякого энтузиазма спустился вниз к телефону.
Аля последовала за ним.
Слушая, как он мучается и путается в объяснениях, Аля сама взяла у него из рук трубку.
— Я никуда не буду звонить, Марго …А вот так, без всяких объяснений. Звоните сами, если вам так хочется, — и она передала трубку Филиппу.
Марго, судя по всему, крепко отчитала Филиппа, так что он был красный, как помидор, когда закончил разговор. Аля, глядя на него, рассмеялась:
— Что, намылило шею начальство?
