улыбалась в зеркале, а смотрела на него серьезно и непонимающе.
Нет, Лина, нет любовь моя, так мы с тобой начинать не будем!
Алекс крупно шагнул, поднял халат, накинул ей на плечи: «На диване постелено для вас», — и ушел в ванную.
Лина постояла перед зеркалом некоторое время, словно спрашивая свое отражение, что оно об этом думает. Отражение ничего не думало, во всяком случае, ничего, достойного внимания; Лина отвернулась от него и вышла на крошечный балкон. Недоумение мешалось в ней со стыдом, будто она сделала что-то глупое или плохое, или даже и то, и другое вместе; вскоре все заслонило задетое самолюбие. Этот Андрей — он от нее отказался!
И пожалуйста, подумаешь, мне и не нужно. Мне тоже не нужно. Не больше, чем ему!
Но самое смешное, что ведь действительно не нужно! Тогда зачем она это сделала? Глупость. Так ей и надо, получила оплеуху.
Она простояла на балкончике долго, недовольная собой, Андреем, перебирая заново всю сцену, пытаясь понять. То она чувствовала себя униженной им, то ей казалось, что она, напротив, обидела его…
Андрей все не выходил из ванной. Не дождавшись, Алина легла.
Алекс пробыл в ванной очень долго, намеренно долго, — час, наверное, прошел. Он стоял под теплым душем, унимая нервозность, на него капала вода с ее трусиков, которые она постирала и повесила сушиться на веревке… Он их потрогал. Он их не знал, эти белые шелковые трусики. Не надо было просить Марию Сергеевну собирать для Лины в больницу белье, надо было самому: надо знать белье своей жены. Надо знать, понимать про нее все.
Он был доволен, что сумел прочитать ее мысли. Что сумел ее остановить. Он знал, что ее самолюбие задето, и испытывал некоторое чувство вины и жалости к ней, но самым главным, самым важным было то, что он не дал им совершить ошибку. Ни себе, ни ей. Нельзя начинать с ошибок и, тем более, нельзя их повторять. Ты прав, Кис, ни к чему вечно ворошить прошлое и вечно начинать все сначала, не надо переписывать всю тетрадь, как ты выражаешься; но работу над ошибками делать надо. Надо! И он был доволен своей работой.
Когда он вышел из ванной, в комнате было тихо и темно. Алекс еще долго лежал без сна; он думал.
Он думал о том, как трудно быть самим собой: это только слова такие «быть самим собой» — в них много обмана. Потому что они совсем не означают того, что кажется на первый взгляд; они не означают, что можно попросту делать то, что хочешь. Иначе он бы лежал сейчас рядом с Линой, обнимая ее…. Но этого делать было нельзя.
Как он тогда придумал? — «Чтобы быть собой, надо проделать работу над собой». Вот оно опять возникает, слово «надо»… Только у него совсем другой смысл, это «надо» не для расхожих схем, а для себя… Но как его отличить, как опознать?
Алекс безнадежно вздохнул. Какая тонкая, хитроумная игра слов и понятий! Распутывать их переплетающиеся значения — работа непосильная и бесплодная, для Алекса, по крайней мере. Он больше полагался на интуицию. И он знал, чувствовал только одно: самое главное — суметь поместить в себя, в границы своей личности другую личность, уступить ей там место, и причем так, чтобы эта личность не разрушала твою структуру, не нарушала твои собственные границы… Как графический символ знаков инь и янь — двух мягко вписанных друг в друга, но раздельных сущностей…
Уловить цвета и оттенки чувств и намерений, понять, суметь совместить — эта работа сродни работе художника: правильно краски смешать, добиваясь нужного оттенка, точно их на холст положить, чтобы каждое цветовое пятно было созвучием всем остальным. Творчество. Творение отношений. Непросто это, конечно, но когда любишь…
Нет, не «когда любишь», а — это и есть любовь.
До него доносилось ровное, тихое дыхание Лины — их разделяли какие-то два-три метра темноты. Ее близость будоражила его и отвлекала от размышлений, и он постепенно предался этому волнению, этому мучительному волнению, с наслаждением погружаясь в его обжигающие волны. Спала ли она? Или притворялась? Он не знал, но предпочитал считать, что спит, чтобы избежать любого контакта, даже словесного; чтобы избежать развития событий. То, что должно было случиться, непременно еще случится — сладко вздрагивал он от теснившихся в его воображении образов — но не сегодня! Не будем все делать наспех, не будем торопиться; у нас впереди есть время — и для любви, и для страсти, для нежной близости и упоительных ласк; у нас впереди еще есть время, любовь моя, — вся жизнь…
… Он проснулся оттого, что она уходила.
Она уходила; она была одета и причесана и открывала замок.
— Лина, — сказал тихо Алекс, приподнявшись на локте, — Лина, не уходи!
Она замерла, не оборачиваясь.
— Я знаю, ты обиделась…
— Нисколько! — она повернулась к нему.
— Это не правда, ты обиделась на то, что я вчера так сделал… Я хочу сказать…
— Я обиделась, что ты обо мне так подумал!
Они перешли на «ты»! Это произошло так нормально, так естественно.
Что ж, они уже пережили кое-что вместе, и теперь могли говорить друг другу «ты».
— Я о тебе ничего не подумал. Это ты — ты подумала, что так надо, что я от тебя жду, что ты мне должна… Но ты мне ничего не должна, Лина.
Ничего, понимаешь? — ничего и ни за что. И никогда не будешь должна. Если, конечно, ты останешься. Со мной.
Она молчала, в глазах ее стояли слезы.
— Останься, — попросил он.
Лина села на стул и расплакалась.
Он ей не мешал. Он ей давал выплакать всю свою неуверенность, все свои страхи, все свое одиночество.
Чтобы они исчезли навсегда, навсегда, навсегда.
… Нужно было уладить кучу дел. В больнице, в издательстве, дома.
Алекс бегал, летал, порхал — он был счастлив. В коридоре издательства налетел на Андрюшу — расцеловался с ним от избытка чувств, бесконечно повторяя слова благодарности. Андрей покрутил пальцем у виска: тронулся Главный. Николай высунул из дверей любопытную мордочку: все в порядке, шеф? Сева сиял голубыми глазами и рот его смеялся больше обычного; секретарши ему улыбались сочувственно, сотрудники подшучивали — все уже были в курсе дела, все обсуждали, спрашивали подробности.
Снова и точно так же, как три года назад, когда все следили за развитием его романа с Алиной, пришедшей наниматься к нему в секретарши…
Романтическая история! Их шеф просто мастер жанра!
Алекс все уладил насчет телефонных звонков на имя Андрея; успокоил доктора Паршина; позвонил Кису, сообщив, что он временно ходит в Андреях, и, подразнив его любопытство, рассказал наконец свою невероятную историю; предупредил Марию Сергеевну, что будет отсутствовать некоторое время дома; купил кое-что для их с Линой временного «дома», для себя и для нее, и сел было за работу…
Но ему не работалось. И он позвонил Лине.
Телефон не отвечал.
Еще раз. Никто не подходит.
Он сорвался и полетел домой, сломя голову.
На столе кучкой лежали осколки чашки. На диване, не шевелясь, лежала Лина…
